рубаху в ложбинку между грудей, распрощалась с добрым мельником, пообещав напоследок, что непременно еще навестит его, а еще что впредь будет чтить духов земных, и с резвостью стрижа понеслась в указанное ей место. Захарий проводил ее до самой калитки и еще долго смотрел в след мелькающим белым пяточкам.
— Что же, волховник, не жаль тебе души загубленной? — раздался голос справа, — теперь умирать легко будет, да только дитя неразумное на страдания обрек, а еще и телом румяным похоть свою потешил.
— А ну брысь, скотина неразумная, ты меня не стыди, война на Руси идет, лучше бы облик свой истинный принял, — рявкнул старик, пнув Полкана ногой.
Первобытный страх снова обуял Устиницу, когда она проделывала весь указанный знахарем ритуал, но она в точности исполнила его. Пока она добралась до дальнего поля и отыскала в лесу колодец был уже почти полдень. Она опасалась, что не успеет или сделает что-то не так, только когда услышала за спиной нежный голос, она немного успокоилась. Теперь уж отступать некуда было. Девушка обернулась, сжимая, словно оружие в руке подаренную ей дубовую щепку, и увидела перед собой необыкновенно красивую высокую женщину средних лет в красном повойнике с расшитым убрусом, из-под которого свисали длинные серьги, сложенные из множества серебряных нитей. Незнакомка была облачена в праздничный цветастый сарафан, плавно описывающий нежные изгибы ее стройного тела, правда при этом она почему-то была босой.
— Устиница, ты ко мне пришла? Зачем Макошь видеть хотела? — спросила женщина, певуче растягивая долгое «а», — Что это у тебя? Захарий что ли щепу от дуба мужа моего дал? Вот же пройдоха, обхитрил все-таки. Да что ж ты онемела вся и слова не скажешь?
продолжение следует