ярко светило солнце, но оно еще не успело прогнать рассветную сырость. Пахло мхом, смолой и лесом.
Айне полагала, что теперь она, перерождённая, пробужденная от долгого сна увидит много неожиданных чудес. Какие должны, по её представлениям, видеть дикие сёстры.
Мавка во многом заблуждалась, и понимала это, подвергая каждое свое суждение беспощадной критике. Но в этот раз её мысли угодили в самую правдошную правду.
В лесу оглушительно хрустнула ветка. Мавка испуганно дёрнулась, разбудив Божену. Девушка непонимающе закрутила головой.
— Это ж не просто какая сермяжная везуха, робята! Это божечный дар!
На холм, один за другим поднимались знакомые Айне мужчины. Те самые гриди, которых Божена догадалась взять на службу, купила их верность серебром. А затем ускользнула из-под их присмотра.
Их сапоги сминали ковёр чудесного мха. Они ломились сквозь ореховый подлесок, как стадо сохатых через бурелом. Лица двенадцати светились щербатыми улыбками.
Очень нехорошими улыбками.
— Что ж ты, госпожа, нас покинула, безо всяких церемоний, — громко, на грани крика, спросил гридь с вислыми усами. Тот, кого шайка почитала за главного. Он решительным шагом подошел к испуганно прижавшимся друг к другу девушкам. До черноты смуглые, некрасивые пальцы легли на рукоять меча. — А ничего не говори, я без того знаю ответ. Ты хотела, госпожа, взять нашу, честно выстраданную алафу. Безо всякой платы уйти с ведьмой в леса. Но, видишь, как судьба умеет вертеться. Теперь и мы в лесу. И про алафу помним.
Меч со звоном покинул ножны. Кончик его подцепил край рубахи, смахнул в сторону.
— О, робята, а мы не зря шлялись по буеракам! Пришли, так сказать, на всё готовое! И скатерть стелена, и ёдаво подогрето!
Дружинники как-то неуверенно гоготнули. Начали подтягиваться ближе, образуя кольцо.
Сталь коснулась кожи мавки. По телу прошли мурашки.
— Царица — Лыбядь, — пробормотал дружинник, выглядывая из-за спины главаря. — До чего ж хороша энта ведьма. В жисти такого не видывал.
— Ты за своим брюхом и хера-то не видывал, Шожка, — фыркнул его товарищ, стоявший рядом. — Стервь — палка сухая. Голодом уморенная. На госпожу — то глянь, вот где баба!
Божена вскинулась. Тщетно пытаясь заслонить предплечьем объемную грудь.
— С кем говоришь, чернец!
«Сыч», — вспомнила Айне, — «так зовут их старшего».
Еще она вспомнила все жалобы девушек, рассказанные, само собой, по большому секрету. О том, что этот висельник не давал прохода ни дворовым, ни порядочным людям. Божена после оплачивала из своего кошеля все претензии. А мужья и братья пока не отважились вызвать его за это в поле, на божий суд.
«И вот теперь он стоит надо мной с обнаженным мечом, тычет сталью. Это конец. И паршивый конец».
Мавка с ненавистью посмотрела в лицо усача. Тот усмехнулся. Девушка испуганно опустила взгляд, и заметила как топорщатся в известном месте его портки. Ей сделалось страшно. До тошноты.
Перед глазами пронеслась картина того, что случится в ближайшем будущем — как эта воняющая чесноком и потом туша взберется на неё. И, еще хуже, обиднее — на Божену.
К горлу подкатил комок желчи.
Сыч опустился на корточки. Наклоняясь