Я лягу на спину, а ты сверху? Или же...
— Давайте «или же»...
— То есть как?
— Сзади... Слезайте-ка с меня, я встану на пол, а вы приподнимите и подвиньте ко мне свою прелестную попу, чтобы она оказалась в пределах досягаемости моих рук и моего балунчика.
— Вот так?
— Правильно... Жаль только, что ничего не видно и нельзя насладиться таким шикарным зрелищем.
— Как-нибудь в другой раз... Ну что там у тебя?
— Всё темнота виновата: тычу-тычу, а попасть не могу...
— Ой, больно же! — вскрикивает она, резко от меня отстраняясь. — Не туда попал...
— Действительно не туда... Тогда возьмите его своими пальчиками и введите туда, куда надо...
— Вот так?
— Кажется так... Вы-то ощущаете его?
— Ощущаю, ощущаю... Только давай побыстрее: времени у нас в обрез, а мне хотелось бы доставить тебе полное удовольствие, на которое у нас в Подольске как раз не хватило времени... Помнишь?
Скользя своим членом вдоль стиснутых и влажных стенок её влагалища, я время от времени замедляю свои движения, чтобы иметь возможность ответить ей:
— Да, помню... Пришёл ваш муж, и вы, удалив меня в соседнюю комнату, принялись соблазнять его...
— И мне это удалось, признаюсь... Да что там говорить: ты, небось, чертёнок, ухитрился подсматривать?
— Подсмотреть не удалось, но кое-что слышно было.
— И как же я хотела после этого тотчас соединиться с тобой, мой миленький, чтобы дать тебе то, в чём отказывала до этого...
— И этот, этот момент, кажется, настаёт! — чуть не вскрикнул я, и через пару секунд с воем начинал изливаться в её пылающую утробу. — Наконец-то! Ах, ах! Я на седьмом небе!
Совершив несколько конвульсивных толчков, я застываю и жду, что будет дальше, пробуя время от времени продолжить возвратно-поступательные движения. Но не ощущая прежнего плотного контакта моего члена со стенками влагалища, взмыленного моими и её выделениями, достигаю лишь того, что он оттуда вываливается.
Госпожа Самарина живо переворачивается и говорит:
— Возьми край простыни и вытрись.
— Вас тоже вытереть? — спрашиваю я, совершив соответствующие действия.
— Я уже сама пытаюсь это сделать... Ну и пачкун же ты, миленький! Такой мокрой я уже не помню, когда последний раз была...
— Извините, но вы же разрешили...
— Разрешила, — это не то слово. Я жаждала этого! И только рада тому, что у нас это получилось... Присядь-ка рядом со мной, дай мне обнять и поцеловать тебя... Вот так... А возвращаясь к нашему свиданию в Подольске, скажу то, что уже тогда говорила тебе... Ты сумел не только доставить мне небесное наслаждение, — как и только что! — но и заставил меня пойти в беседах с тобой, кои у нас были в промежутках, на такие откровения, на какие женщины с мужчинами обычно не осмеливаются... И вот теперь удовлетвори, пожалуйста, моё нескромное любопытство, хотя поверь, мне стыдно об этом спрашивать. Ответишь?
— Как на духу, Елизавета Львовна!
— Раз так, признавайся, ты нарочно пытался сунуть своего балунчика не туда, куда ему указан путь естеством, моим