Сиреневый туман

грудь высоко вздымалась и, прильнув к ней, Аня ощутила его с трудом сдерживаемое напряжение. Он судорожно сглотнул, чуть дыша. Руки ...его едва заметно дрожали.

— Аань... — низко-интимно протянул он. — А, Ань...

— Чего? — полусонно отозвалась Анютка с его груди. Она закрыла глаза. Ей было хорошо и тепло в объятьях Шабалкина.

— Тебе это... уже можно? — словно испугавшись самого себя, быстро проговорил он.

— Шааабалкииин, ты пьяяаан! — Пропела Анечка, не отлипая от его грудной клетки. —

Он вдруг истерично заржал, вздрагивая всем телом, и Анечка недовольно отстранилась от него.

— Гаа! Кто здесь пьян-то? Ты же полбутылки выдула, и теперь на мне сама валяешься! — Его лицо плавилось от смеха, щурились хитрые, близко поставленные глаза, плющились высокие скулы и широкие губы. Он вдруг перестал смеяться, крепко взял ее за предплечья, приблизил свое лицо к ее лицу и, наклонив голову, дыша пивным хмельком и сигаретным дымом, зажмурив глаза, властно присосался к ее губам широким, влажным ртом, глубоко просовывая в нее свой язык.

Это была какая-то пугающая, но приятная власть. Словно, Шабалкин точно знал, что нужно делать, чтобы им обоим было хорошо. В груди заныло. В промежности забился горячий источник, запульсировала теплая влага. Аня глубоко вдохнула и выдохнула с внезапным стоном, чувствуя себя Бог знает, кем. Шабалкин судорожно прижал ее к себе, заерзав на диване.

— Аня, Аня, Анечка, солнышко моё! Ну, давай, а? — Впадая в безумие, шептал ей в ухо.

«Что давай? Куда давай?» — В хмельной голове путались мысли.

— Шабалкин, не трогай меня! — Капризно всхлипнула она, снова падая головой ему на грудь.

— А то — что? Опять в нос дашь, что ли? — Засмеялся он, встряхивая ее за плечи. Его до жути забавляла и возбуждала эта маленькая глупышка. — Неет уж, сегодня ты точно моя! — Заявил он, тихо наглея.

Анька понимала, что он блефует, проверяя ее на вшивость. Но сил не было сопротивляться. А Санек с каждой секундой все зверел и серьезнел, наливаясь чем-то неотвратимым, пугающе-настоящим. Опрокинул ее на спину и навалился сверху всей тяжестью, розовея лицом, умоляюще глядя в глаза. Зло, нежно, выжидательно. Словно изо всех сил выдерживая паузу и давая ей шанс сделать ответный ход. Не дождался.

— Какая же ты красивая, Нюта! — Задохнулся, уткнувшись в ее ключицу, на мгновение замер, задвигал бедрами, застонал, натирая через джинсы об нее свое разбухшее достоинство. Его шершавые руки с плоскими ногтями полезли под водолазку, скользнув по животу и нашарив маленькие, упругие холмики грудей. Он задыхался. Краснел, пьянел, сходил с ума, наливался, как помидор, страстью, не находящей выхода.

Аня почувствовала себя куклой, тренажером каким-то. Все должно быть не так. Не должно быть все так буднично и примитивно. Нет!

— Шабалкин! — Заерзала она под ним, вырываясь. — Ты совсем дурак, что ли? В армию ходил, а ума не принес. — Она вертелась, отталкивая его в грудь руками, но его лишь сильнее распаляла эта борьба. Он воспринимал ее как игру, и не желал отдавать своего.

—