Ванесса, девушка викария. Глава 14

саму себя. Тяжело привалившись к двери, Милдред поначалу не сразу почувствовала легкого толчка, но потом вздрогнула, услышав свое имя, и шагнула вперед — вся раскрасневшаяся от смешанного чувства вины и тревоги — когда на кухню вошел ее брат.

Какой инстинкт заставил его появиться в этот момент? Возможно, это была всего лишь мимолетная мысль в его голове? Или, может быть, эта единственная, тайная ласка, которую он подарил Милдред, вызвала в нем эмоции, которые оказались сильнее лихорадки?

При его появлении женщина повернулась к столу и, прислонившись к нему, так поспешно достала из-за корсажа маленький носовой платочек, что викарий не мог не заметить ее растерянности и спросил:

— Что с тобой, дорогая?

— Перси, о Перси, меня обуял грех! И почему ты не спишь? Ты должен быть в постели!

— Может быть, мы оба должны быть в постели, моя милая сестра, — ответил он с пафосом, но и не без надежды, потому что тот сигнал, который он подавал, отчетливо подтверждался выпуклостью, проступавшей сквозь его ночную рубашку. Милдред была полностью поглощена своими мыслями, поэтому она, как ни странно, не обратила внимания на выступающую проекцию его члена и лишь услышала, как он спросил в ответ:

— В каком грехе ты находишься, дорогая? Признайся мне, ибо я имею право выслушать тебя первым!

— Но это так ужасно! Ах, Перси, если бы ты только знал!

— Идет ли он от ума или от тела, Милдред?

— Мои мысли, это грешные мысли мои! — истерически воскликнула она.

— Тише, Милдред. Что такое мысли, как не проходящие через ум фантазии? Возможно, ты переутомилась и устала от всего этого? Я ведь был обузой для тебя, я знаю.

— Нет, Перси, никогда! Не говори так!

Не раздумывая, Милдред бросилась вперед и обняла его, так что ее живот столкнулся со стрежнем, который пылал под хлопчатобумажной тканью. И, опасаясь, что при этом открытии она может отстраниться, Перси обнял ее за талию и крепче прижал к себе, наслаждаясь прикосновением ее больших грудей к своему телу.

— Я тоже согрешил, Милдред, и душой, и телом. Но разве мы не родственники? Разве мы не можем свободно говорить в этих четырех стенах о подобных вещах? Даже сейчас — когда ты покинута и одинока, как и я — истинная красота твоего тела прижимается ко мне...

— Нет, Перси, прекрати! Мы не ведаем, что творим! — произнесла Милдред. Осознание пульсации его эрегированного инструмента, упиравшегося в нее, уже не могло быть скрыто даже от нее самой. — Отпусти меня! Умоляю, отпусти! — она всхлипнула и с этими словами вырвалась из его объятий и убежала, хлопнув кухонной дверью.

За всю свою похотливую жизнь развратника викарий слышал множество слезливых отповедей, но ни одна из них не взволновала его больше, чем нынешняя, потому что растлить сестру подобным образом показалось ему даже более ужасным, чем это было бы с любой гордой светской дамой, которая в противном случае уступила бы его капризам.

Когда Милдред взлетела по лестнице, в доме повисла