волосами, Милдред неподвижно смотрела на вошедшего брата и, казалось, не замечала, как он пересек комнату и сел напротив нее. Только скрип его стула нарушил тишину. Вокруг них царила торжественная атмосфера.
— Хгм... сегодня такой приятный вечер, сестрица, — начал он, прочистив горло, — неужели ты... как бы это сказать... слишком рано устала?
На мгновение ему показалось, что ответа он не дождется. Потом Милдред медленно подняла голову, и он с ужасом увидел, что по ее щекам текут слезы. Ее ноги чуть разошлись в стороны, отчего халат распахнулся, трепетно и тревожно открыв его взору место соединения ее бедер, — тот райский сад, ту сокровищницу, то волшебное устье, сосредоточие всех земных наслаждений, где — как он теперь ясно видел — провисший подол шелкового халата просто чуть прикрывал ее густую шерстку цвета спелой соломы.
Она, по-видимому, вообще не обращала внимания на то, что она раскрыла ему, ее взор был потухшим, будто отражая ход всех ее мыслей. Потом Милдред умоляющим тоном спросила:
— Перси, умоляю, скажи мне... потому что я думаю только об этом... что есть грех?
Его пенис вновь обрел свою дерзкую прямую осанку, и викарий медленно раздвинул ноги, позволив ей видеть массивный выступ на его бриджах, так как его кресло находилось всего в нескольких футах от ее собственного.
— Как это не покажется странным, моя дорогая, но именно это и доставляет мне величайшее удовольствие. Посему нам не стоит постоянно избегать его, ибо это означало бы отсутствие опыта во всем, что нас окружает, — елейным голосом ответил он.
При этих словах щеки Милдред вспыхнули румянцем. Она тяжело дышала, ее выпуклые груди поднимались и опускались под тонкой тканью, которая еще сильнее подчеркивала торчащие соски его все более откровенному взору. Их взгляды встретились, на мгновение они замерли, ошеломленные, не зная, что сказать.
— Здесь так тихо... так чудесно тихо, — пробормотала Милдред как бы невзначай.
— Здесь некого тревожить, моя милая... здесь нет ушей, которые услышат, нет глаз, которые увидят... — сказал ее брат убаюкивающим тоном.
— И никто нас не увидит... нет, никто...
Милдред откинула голову назад. По ее бедрам, казалось, прошла волна нервозности, заставляя их принять более расслабленную позу. Член Перси гудел, он видел, как подол халата сбился немного в сторону, его край скользнул и повис рядом с ее любовными губками, чью выпуклость он уже ясно видел. С пульсацией в висках он поднялся, чувствуя странную дрожь во всем теле, которая никогда не овладевала им ни с юными послушницами, ни даже с Ванессой.
— Желание — это не грех, Милдред, — хрипло произнес он, в то время как ее взгляд, казалось, застыл на его органе, который так ясно вырисовывался сквозь ткань его темных бриджей.
— О, Перси! Перси, сначала ты должен наказать меня! Высеки меня! — Милдред всхлипнула и вновь закрыла лицо руками.
Ее крик был так удивителен, что брат остановился на полпути. Затем с непривычной настойчивостью он положил руку на ее склоненную голову.
— Да, конечно... сначала я накажу тебя,