дядюшка, — в тон ему засмеялся Радован, — и в мыслях такого не было. Кто лучше тебя справится с нелегким делом по сохранению моих границ? Да и кому доверять, если не ближайшему родственнику?
Пожилой мужчина в ответ сверкнул глазами и слегка кивнул, выказывая почтение. Оба понимали, что этот обмен притворными любезностями лишь начало их снова и снова возобновляющегося спора. Догуван был слишком амбициозен, чтобы быть так надолго отстраненным от жизни столицы, но не смел вступить в прямое противоборство с племянником, справедливо опасаясь его мощи. Пятнадцать лет назад, когда умер отец Радована, его младший брат надеялся, что теперь то уж пришел его черед насладиться властью, пока едва достигший совершеннолетия племянник будет предаваться развлечениям с женщинами и охоте. Но к его удивлению и вскоре возникшему благоговейному страху, Радован крепко стоял на ногах и не пошатнулся от в одночасье свалившегося на него бремени царствования. Он не нуждался в советах ни родственников, ни государственных мужей, служивших при его отце. Он окунулся в управление государством со всей страстью юного, пытливого ума — разбираясь во всем самостоятельно и редко полагаясь на чужие суждения.
Когда один из князей было восстал, желая отделиться от империи, двадцатилетний император встал во главе войска и молниеносно сломил сопротивление, собственноручно казнив предателя. Догувана до сих пор передергивало при воспоминании о том дне, когда племянник, которого он привык считать мальчишкой, с обнаженным торсом и бесстрастными глазами, не обращая внимания на брызги крови и кусочки плоти, покрывшие липкой жижей его гибкое сильное тело, точными ударами молота дробил кости осужденного. Крики того все еще стояли в ушах. Радован же словно не слышал его мольбы о прощении, как в солнечных лучах купаясь в его боли и отчаянии.
Тогда всем стало ясно, что наследник, несмотря на молодость, не даст собой управлять. Догуван был умен и хорошо усвоил преподнесенный ему и другим представителям зазнавшейся знати урок. Но это не умалило его желания найти брешь в брони племянника. Не мог же он быть абсолютно неприступен, и у него должны были быть слабые места, зная о которых он смог бы рассчитывать на выгоды для себя. Но ни чудесные дары, ни прекрасные наложницы, ни опий или устроенные им кровавые развлечения, казалось, не затронули сердца правителя. Он не отказывался ни от чего из предложенного — наслаждаясь и женщинами, и яствами, и боями на арене в его честь, но ничто не ослабляло его защиты, не смягчало его нрава. Он был истинно сыном своего отца, как бы сам не относился к почившему в могиле тирану.
Догуван преданно склонял голову, не смел перечить приказам, но внутренне сгорал от зависти и злости, не оставляя надежды, что однажды найдет способ сбить спесь с гордого мальчишки, ставшего его властелином. Поэтому сейчас он недоумевая рассматривал разукрашенный паланкин, окруженный воинами, что проследовал во двор его замка в середине сопровождавшей правителя процессии. Оставшись снаружи под предлогом заботы о размещении