1.
Отец вернулся в районе полуночи и был мрачнее тучи. Прошлой ночью кто-то свел наш табун, до смерти напугав мальчишку-пастуха. Его нашли на берегу речки уже холодным. В широко распахнутых остекленевших глазах навеки застыл ужас. Мужчины отправились на поиски лошадей, следы которых терялись на границе Дикой Топи. Всем, кто остался в деревне, настрого запретили покидать пределы поселения, потому как не ясно было человек или нелюдь совершил злодеяние.
Младшие дети уже спали, а мы с матушкой коротали время ожидания за прядением. Золотистый свет масляных фитилей плясал на беленых речной известью стенах и потолке, давая возможность продолжать нехитрое занятие, несмотря на поздний час, и он же отбросил глубокие тени на лицо вошедшего отца, сделав его поистине пугающим.
— Нашли? — матушка отложила пряжу и пристально всматривалась в лицо мужа, пытаясь прочесть то, о чем он не скажет вслух.
Он лишь вздохнул и, тяжело ступая, будто плащ на плечах стал непомерной ношей, прошел к столу.
— Собери отцу поесть, — коротко бросила мне матушка.
Я вышла в кухню, но дверь не притворила, вся обратившись в слух. Голос матушки шелестел что-то успокаивающее, но слов разобрать я не могла, а вот отцовский — низкий и хриплый — хоть и обрывками, все же долетал до моих ушей.
— ... Следы на берегу, вроде лошадиные, да не совсем... на мальчишку сзади набросился, сердце и оборвалось... Лошади в болота ушли, несколько голов в трясине сгинули, остальных удалось поймать... — тут его голос предательски дрогнул, я замерла, понимая, что произошло нечто непоправимое. — ... Бурун за кобыл с тварью речной сцепился, кельпи его и задрал — горло в клочья изорвано... — отцовский голос вдруг сел, и я услышала сдавленные всхлипы.
Это было и впрямь плохо. Красавец Бурун отличался не только редкой в наших землях игреневой мастью, но был вынослив и быстр, неоднократно принося отцу победу на ежегодных скачках, что устраивали в честь окончания сбора урожая. Соседи-коневоды щедро платили за покрытых им кобыл, жеребята рождались крепкие и резвые. Отец души не чаял в своем любимце, холил коня как родное чадо. До следующих скачек два месяца осталось. Конечно, в нашем табуне были и другие кони — сильные, легконогие, но сравниться с Буруном не один не мог.
— Лана! — строгий окрик матушки прервал мои размышления. Подхватив нагруженный поднос, я выскользнула из кухни и стала быстро накрывать на стол.
2.
— Деда, деда! Ну, расскажи, расскажи про кельпи! — канючила малышня, сбившись стайкой вокруг седого, как лунь, дряхлого бобыля. Семьи своей он не имел, но нрав был добрейший. Ребятня обожала его россказни о неведомых диковинах и всегда крутилась рядом, требуя все новых сказок. Все звали его дедом. Дни напролет дед пас гусей, сидя на берегу речки, да приглядывал за детьми. Вот и сейчас он грелся на солнышке, дымя трубкой и хитро щурясь полуслепыми глазами на приплясывающих от любопытства малышей.
Я расположилась неподалеку, только закончив полоскать белье и сложив его в большую плетеную корзину. Руки гудели,