Портрет баронессы Зиммерштадт

на диване и думал о ней, воскрешая в памяти её черты. А у меня, как у художника, память неплохая, я почти с первого взгляда запоминаю все характерные детали лица и фигуры. И вот тогда-то мой член и покидал меня. Потом наступал бурный оргазм, я мысленно сжимал в объятиях очередную красотку и почти физически ощущал, как мой член, которого в этот момент не было на мне, брызжет спермой...

Нодли подошёл к портрету и коснулся рукой холста — в том месте, где были изображены гениталии.

— Погладьте его, доктор, погладьте, мне приятно, — сказал Дэймон, разваливаясь в кресле.

— Что? — Нодли обернулся к нему.

— Когда вы гладите член на холсте, мой настоящий член это чувствует, — ответил художник.

— В самом деле?

Дэймон спустил с себя штаны и трусы и задрал рубашку, обнажив свой детородный орган. Тот был совсем небольшим, сморщенным и вялым, но когда доктор начал водить рукой по гениталиям на картине, настоящий член художника проявил некоторые признаки жизни.

— Если хотите убедиться, проведите эксперимент, — сказал Дэймон. — Вон в той коробке есть иголки с нитками; возьмите иголку и уколите член на холсте. Только слегка. Вы увидите, что выступит кровь. Не на холсте, а вот здесь, — и он обхватил руками свой пах.

— Я почему-то не сомневаюсь, что так и будет, — пробормотал доктор. — Однако, пожалуй, уколем для полной ясности.

— Колите между пенисом и мошонкой, вот сюда, — Дэймон отвёл в сторону пенис и пальцем показал, куда нужно колоть.

Нодли ткнул иглой в холст. Дэймон вздрогнул от боли, но рук от своих гениталий не оторвал, продолжая демонстрировать доктору то место, которое соответствовало уколотому месту на холсте.

Поправив очки, доктор наклонился к его паху. На коже, которую оттягивал Дэймон, выступила капелька крови. Нодли промокнул её платочком.

— Конечно, я мог бы сказать, что это самовнушение, — сказал он после короткого раздумья. — Такое редко, но бывает. Например, стигматы, которые появляются на руках и ногах некоторых религиозных фанатиков... Но у тебя явно другой случай.

— Ещё пару недель назад он хотя бы руководствовался моими желаниями, — сообщил Дэймон уныло. — Он уходил, когда я принимался думать о какой-то конкретной женщине, которую видел в тот день. Но в последнее время я никуда не выхожу и о женщинах стараюсь не думать, насколько это в моих силах. Но он продолжает уходить! Он насилует кого-то, я это отлично чувствую, но кого — понятия не имею...

Нодли придвинул к портрету второе кресло и уселся в него.

— Скажи, Дэймон, ты знаком с леди Паулиной Райзингэм? — спросил он.

— Не имею чести.

— Ты хотя бы знаешь, о ком речь?

— Без понятия, хотя фамилию Райзингэм я, конечно, слышал. Она известна в Аддисберге, — художник мрачно взглянул на Нодли. — Стало быть, мой член изнасиловал эту Паулину?

— Да, и не далее как сегодня ночью.

Дэймон задумался.

— Самое смешное, что я её совершенно не помню. Не знаю даже, как она выглядит... Возможно, я мельком видел её в Опере или на