балу... Подозреваю, что он начал насиловать женщин, которых я видел когда-то давно или мельком и о которых думать забыл. Наверняка и бедняжку Паулину я видел всего пару секунд, а он вытащил её образ из моей памяти.
— Наука твой случай объяснить не в состоянии, — произнёс Нодли тоном, словно ставил окончательный диагноз.
— Скоро он начнёт насиловать первых встречных баб! — воскликнул Дэймон и в сердцах щёлкнул по пенису пальцем. — Он ненасытен! Больше всего меня бесит, что я не знаю, кого он трахает. При таком раскладе он запросто наградит меня сифилисом. В прошлую среду, вскоре после его возвращения, я обнаружил у себя в паху какую-то сыпь, которая чесалась весь день.
— А ты пробовал смыть его с портрета или закрасить? — спросил Нодли.
— Эта мысль пришла мне в первую же ночь, — ответил художник. — Но как только я начал стирать его спиртовым тампоном с холста, что-то стало твориться с моим собственным членом. Я удалил с портрета половину пениса, но при этом исчезла половина моего, настоящего. Исчезла совершенно безболезненно, как будто растворилась в воздухе! И появилась только когда я восстановил пенис на холсте.
Нодли промолчал. Он сидел, закинув нога на ногу, и смотрел на портрет. Крупный мужской ствол с мохнатой мошонкой казался на нём чем-то чужеродным. Как будто к прекрасной обнажённой девушке присосалось жуткое живое существо.
— Если хочешь, я могу созвать консилиум, — сказал наконец он. — Тебя осмотрят светила мировой науки. Это никоим образом не поможет, зато вызовет огласку, которая не нужна ни мне, ни тебе, ни тем женщинам, которые подверглись насилию.
— Не надо никаких светил, — пробурчал Дэймон. — Вы знаете, дядюшка, я много думал по этому поводу, и вот что мне пришло в голову. Пожалуй, я изображу на портрете другой член. Вместо своего.
— Попробуй, — кивнул доктор. — Только действуй осторожно, и желательно, чтобы я при этом присутствовал.
— Изображу не просто другой член, — продолжал художник, — а конкретный член, принадлежащий определённому человеку. Может, проклятье портрета перейдёт на него...
— Желательно, чтобы твой натурщик принадлежал к самым низшим слоям общества и не догадывался о том, зачем тебе понадобилось изображать его гениталии, — сказал доктор.
— Сегодня же разыщу такого человека и вечером доставлю сюда, — сказал Дэймон.
— В таком случае, я приеду вечером, — пообещал Нодли, вставая. — Без меня не начинай никаких переделок в картине. Я должен наблюдать за ситуацией.
Вернувшись в этот день к себе, доктор Нодли отменил приём больных. Прислуга слышала, как он ходит в кабинете из угла в угол, что случалось с ним только в минуты сильного волнения. Едва только начал сгущаться вечер, он приказал закладывать карету.
В комнате, где стоял портрет баронессы Зиммерштадт, Нодли застал некоего невзрачного субъекта на вид лет двадцати восьми — тридцати, весьма неряшливо одетого, с накрашенными губами и подведёнными тушью глазами. При одном взгляде на него можно было без труда догадаться, к какой группе населения он принадлежит и чем занимается. К моменту прибытия Нодли