присела на моём члене, — а вы не подахуели, а?
Геогрич за шею вернул её в согнутое положение:
— А ты что, думала, свирепые гунны не сварганят с монашкой классический сэндвич? Тем более, очко у тебя нифига не девственное, вполне разработано, — и он, плюнув ей на анус, начал вминать слюну головкой члена.
— Вы бы хоть гандоны надели!
— Мы здоровы, у нас справки есть!
— Ненавижу запах палёной резины!
— Нахалы, — всхлипнула Юленька мне в шею, расслабляя попку.
— Знаете, в чём ваша проблема, Юленька? — сказал я, энергично двигая задом. — Вы слишком легко выходите из роли. Когда вы играете, всё великолепно. Но вот как вы видите происходящее? Модный режиссёр Бычков на своей квартире трахает начинающую актрису Васнецову. А ведь тут происходит совсем другое. Тут два свирепых гунна насилуют трепетную юную монашку, девственницу, живого хуя в близи не видавшую. Это же личная трагедия!
— Ага, — сопел Георгич, медленными фрикциями приучая юлькину попку к своему херу. Я чувствовал его движения через тонкую слизистую, презабавное ощущение. — А опуская тебя, они ебут всю католическую веру!
О загнул!
— Юленька, а ведь этот озабоченный гном прав. В наш век постмодернизма каждая сцена имеет два-три смысловых слоя!
И вновь сработало. Наша кино-фетишистка прогнулась, крепче прижалась ко мне, задвигалась, жарко постанывая в шею:
— Аве, матер деи! Аве, Мария...
— Слушай, Серёг, твоя идея с бесконечной молитвой какая-то нудная, тебе не кажется?
— Есть немного, — признался я. — Заводит, конечно, но... Надо подумать.
Юленька вдруг запричитала громким, хорошо поставленным голосом:
— Бесстыжие гунны! Вы обесчестили моё тело, но вам не удастся обесчестить мою душу! Вы опорочили мой рот, заткнув его своими удами, но вам не опорочить и не заткнуть католическую проповедь, звучащую по всему миру! Вы вошли в моё лоно, но вам никогда не войти в лоно Римской Католической Церкви! Вы грязно надругались надо мной противоестественным образом, но вам не удастся внести ничего противоестественного в святой свет христианской веры!
— Нихера себе! — восхитился Георгич, яростно долбя юлькину жопу. — Во зажгла!
— Да-да, — подтвердил я, — она великолепна.
— Вы мне лучше вот что скажите, мальчики. А зачем в историческом фильме такие натуралистичные постельные сцены, тем более всего три?
— Почему три? — удивился Георгич. — Ты что, думаешь, ты одна у нас героиня женского пола?
— Что?!!
— Юленька, — осторожно сказал я, — вообще-то весь фильм будет состоять из таких сцен.
— Ох, так вы меня в эротику притащили! Сволочи! Обманщики! В объявлении ничего об этом...
— Как это обманщики? — оскорбился я. — «Для съёмок в красивом, костюмированном, историческом фильме требуется актриса с большой грудью» Где мы обманули?
— Ты думаешь, хоть одна актриса, не согласная на обнажёнку, пришла? После того как про грудь прочитала? Хуюшки!
— Всё продумано!
— Нахалы! Подлецы! — стонала она мне в шею, колыхаясь в такт нашим неритмичным толчкам.
— Ты не нас, ты свирепых гуннов ругай!
— Изверги. Два припиздыша. Лишь бы девку трахнуть, спиритус санктус.
— Это она про нас или про свирепых гуннов? — озадаченно спросил Георгич.
—