Монастырские рассказы. Глава 9

атласным набалдашником между губками, окаймленными черными волосами, и он тут же исчез из виду, поглощенный до самых яиц. Я их почувствовала рукой, — они были горячими и твердыми, как рог. Судя по тому немногому, что знала из своего собственного опыта, я предвидела, что удовольствие джентльмена, или, по крайней мере, его первая вспышка, закончится менее чем через минуту. Руки его были свободны, потому что он не нуждался в том, чтобы прижимать к себе лицо моей матери — об этом позаботилась сама мадам, и я только удивлялась, как она не задушила его своими страстными поцелуями и ласками. Вместо этого он пользовался ими по своему усмотрению, ощупывая бедра леди и верхнюю часть ее норки, а также засунул пальцы в ее попку. Я не сочла это слишком уж аристократичным, но размышление о текущем моменте укрепило меня в мысли, что когда мужчина или женщина находятся в состоянии всепоглощающей чувственной похоти, ничего не бывает слишком сильного, или слишком грубого, что можно было бы вообразить или исполнить, утоляя ее.

Все то, о чем я так долго рассказываю, заняло всего минуту или две. Конвульсивные движения мужчины навстречу тяжелому давлению дамы стали более экстатичными, а затем почти внезапно, вместе с протяжным вздохом удовольствия, прекратились.

Я внимательно наблюдала за происходящим, понимая, что мама еще не закончила. Но поскольку месье еще не до конца покинула его твердость, то она сумела, чуть приподняв и опустив свой прелестный задок, произвести желаемый эффект как на себя, так и на своего возлюбленного! И — ох! — какую же борьбу они устроили между собой на голубом бархатном покрывале дивана!

Мне очень хотелось, чтобы они поскорее пришли в себя, чтобы я могла вытереть хотя бы часть этих обильных кремовых выделений. Но вот, вскоре после всего произошедшего, все было довольно хорошо обустроено, и пока влюбленная пара приводила свои платья в порядок, моя матушка заметила:

— Ну, дитя мое, ты видела прекрасное представление, и я надеюсь, что это не приведет к неправильным мыслям в твоей юной голове.

— Я так не думаю, — перебил ее господин де Мервиль, — потому что мадемуазель представляется мне верхом благоразумия и скромности.

Когда я слушала его и вспоминала, что всего за пятнадцать минут до этого, хваливший меня джентльмен засунул свои пальцы мне в норку и не обнаружил в ней девственности, я воздала ему хвалу больше за его галантность и вежливость, чем за правдивость. И по правде говоря, сейчас я чувствовала себя довольно нервной и возбужденной, что и неудивительно. Но матушка не заметила никаких перемен в моем поведении, и стала расспрашивать виконта о компании хорошеньких девушек, которых, по слухам, он держал при себе и в Париже, и за городом, в замке де Мервиль. Судя по ее словам, это был настоящий гарем. Но к ее расспросам, в которых наполовину звучала шутка, а наполовину — ревность, он отнесся весьма холодно и сообщил нам, что ему всегда нравились хорошенькие девушки.