Монастырские рассказы. Глава 11

мою дочь Розалѝ и поклялся, что она очень хорошенькая девушка, и имел наглость спросить ее, так ли сладки ее губки между бедер, как и губки на ее лице!

— Почему же ваш муж не вмешивается, добрая женщина? — спросила я ее, — и что может сделать такая слабая девушка, как я против двух-трех похотливых мужчин?

— Мой муж! — воскликнула хозяйка пронзительно и возмущенно. — Черт бы его побрал! Он пил крепкий сидр с курьером все утро, пока более чем наполовину не опьянел! Теперь же вино, которое дали ему эти негодяи, опоило его до беспамятства, и он думает, что все эти ужасные дела — сплошные забавы и игры. Он сидит и смеется, как идиот!

А старый кучер мадемуазель сидит у камина и курит трубку, судя по всему, безразличный ко всему, пусть даже половина провинции перетрахает другую половину. Но если бы мадемуазель спустилась в кухню и вмешалась, и приказала бы мерзким насильникам покинуть дом и отправиться в конюшню, тогда можно было бы сохранить приличия.

Ради соблюдения приличий, я приготовилась спуститься вниз, хотя из того, что я слышала о парижских лакеях, и из того, что сама видела в поведении Робера и Филиппа, когда мы двигались через лес, прекрасно знала, что у меня было очень мало шансов быть услышанной, особенно если их похоть была серьезно возбуждена. Это была лишь маленькая грубая игра, против которой не возражала бы ни одна девушка, и, конечно, не могла возражать и я. Более того, я надеялась, что, поскольку шум на кухне почти прекратился, мы найдем, что дела обстоят не так уж и плохо, как сообщила хозяйка.

Поэтому я попросила Фаншетту удалиться в мою спальню и велела Виктóру следовать за мной. Я спустилась вниз с таким властным и величественным видом, на какой только была способна. Но, увы — когда я подошла к кухонной двери, то обнаружила, что все мои величественные манеры оказались бесполезны и мне пришлось приберечь свои угрозы и увещевания для другого случая. Шум борьбы, визг и возня, конечно же, прекратились, потому что в ту самую минуту, когда старая леди повернулась к ним спиной, эти умные негодяи, Робер и Филипп, уже оказались на шаг впереди, а Антуан, курьер, который с самого приезда пылко ухаживал за Розалѝ, дочерью хозяйки, убедил ее, что время осчастливить его своей любовью должно наступить либо сейчас, либо никогда. Следствием всего этого было то, что, когда я величественно вошла на кухню и только произнесла: «Робер и Филипп! Что вы здесь вытворяете?» — как вдруг остановилась, словно парализованная увиденным.

Пухленькая розоволицая девушка стояла на четвереньках на буфете, а Робер трахал ее с таким упоением, будто его спасение зависело от того, сможет ли он отдолбить ее задок до синевы или нет. Филипп был занят высокой, похожей на цыганку, девушкой (это была, как я понимаю, горничная), которая стояла, прислонившись лицом к двери кладовки, и отставив назад попку, и которую тот трахал