Не моё! Сменщик

начались, когда мне было ***надцать лет.

Прежде чем продолжать, я вынужден дать ещё одну справку — о себе.

***надцать лет считается детским возрастом. Но я из него вышел. В том смысле, что ни одна тайна взрослого мира уже не осталась тайной. Выражусь точнее: с двенадцати лет я начал половую жизнь. В чём помог брат.

Свой первый опыт я приобрёл с его одноклассницей, которая приобщила меня к делу ради смеха. Потом, окрепнув, я перешёл на ровесниц.

Надо сказать, что нравы в нашем посёлке царили свободные.

Мы с братом вели здоровый образ жизни, поскольку в нашей семье даже мужчины практически не пили. Мы нормально учились и были в общем нормальными пацанами, но — естественно для нашего возраста — единственный смысл самой жизни для нас представлял секс. Во всех его проявлениях.

Я любил трахать даже бесчувственные тела в сиську пьяных девчонок, и приобрёл опыт, каким может похвастаться не всякий взрослый мужчина.

Вот теперь, пожалуй, можно начинать рассказ.

3

Итак, той зимой мне было ***надцать лет.

Маме моей сорок. И тёте Марине — то есть просто Марине — тоже сорок.

В то ясное, хрустящее зимнее воскресенье мы пошли гулять на лыжах.

Вчетвером, с родителями и братом. Дядя был на вахте; он вообще основную часть времени отсутствовал. А Марина сослалась на простуду.

Больше в доме никого не было; вдовая бабушка брата жила в городе, как и наши общие деды по маме, отец был иногородним. По понедельникам, средам и пятницам приезжала домработница. Но сейчас было воскресенье.

В общем, мы ушли кататься, а Марина осталась болеть.

Отойдя с полкилометра, я хватился, что забыл мобильник. Это было недопустимой оплошностью: предстояло созвониться с соседкой, выяснить планы на вечер — уедут ли её предки в город, или нам придётся идти к подруге и перепихиваться там кое-как, зная, что хозяйка подглядывает.

Я бросился назад: вопрос потраха был жизненно важным.

Влетев с центрального входа — боковые, сколько помню, стояли закрытыми — я пробежал на свой третий этаж. Схватил мобильник, удостоверился, что девчонка ещё не звонила, значит не обиделась на игнор, и поскакал вниз.

У выхода остановился, зашнуровывая лыжные ботинок: мы были приучены к чистоте и даже зимой не ходили по лестницам в уличной обуви — и вдруг услышал странные звуки, доносящиеся с другой половины.

Странными эти звуки были лишь потому, что их казалось странно слышать здесь и сейчас: сверху неслись характерные стоны женщины, испытывающей удовольствие и собирающейся кончать.

Старшие жили дружно, я знал, что ни у кого из четверых нет женщин или мужчин на стороне. Раз дядя работал, значит Марине было... Или я знал не всё и сказавшись больной, она осталась дома, чтобы принять мужика?

В это не хотелось верить, да и следов чьего-то присутствия внизу я не заметил. Возможно, Марина развлекалась в одиночестве порнофильмом? Меня разбирало любопытство. Сняв ботинки, я в одних носках миновал общий холл и бесшумно, как индеец, ступил на лестницу второй половины. И почти сразу заметил, что дверь в спальню дяди и тётки открыта.

Не дыша, я поднялся на