был небольшой, чуть с горбинкой, нос, длинные ресницы, небольшая верхняя губа и полная, жаждущая поцелуя, нижняя.
Всего нас было пятеро: две женатые пары и я. Муж Клодии, по имени Эван — был бойким, среднего роста и недурным на вид парнем. Однако же я почувствовала, что это не тот человек, у которого стóит покупать лошадь, не убедившись, что все ее копыта на месте.
— Это моя любовь. Она вся дышит сладким согласием, не правда ли? — спросил он у нее и поцеловал в щеку, мало обращая внимания на окружающих, от чего ее бархатная кожа зарделась румянцем.
— Пожалуйста, Эван, не говори так. Ни я, ни наши друзья, не знаем, о чем ты говоришь! Мы заскочили лишь на полчаса, — сказала Клодия, выглядевшая как голубка, на которую охотятся, и сидевшая так, как будто она опасалась, что стул не выдержит ее собственный вес.
— Как раз перед вашим приходом мы говорили о любви, голубушка, — сказала Эвелин, — Я поклялась Дейдр, что сегодня вечером она увидит ее цветение. Давай — для забавы, конечно же, — составим маленький уговор, что все мы, по крайней мере, поцелуем тебя прежде, чем ты уйдешь.
Здесь внезапно наступила тишина. Все глаза устремились на бедную Клодию, которая непрерывно теребила свои пальцы в белых перчатках и чей румянец освещал комнату наподобие лампады. Казалось, она не услышала, что ей сказали, и оглядывалась вокруг, как будто только сейчас увидела, куда попала.
— Ну, моя крошка, что ты скажешь? — с напускной серьёзностью спросил Эван, — Кто поцелует тебя первым? Можно, я поцелую Эвелин? Или ты? Или ты заключишь в объятия Мориса, который так жаждал прикоснуться к тебе все эти месяцы?
Застывшая Клодия в изумлении смотрела на мужа, как будто все происходящее было нереальным, и все это было лишь игрой воображения.
Это Эвелин предложила, чтобы первой Клодию поцеловала я.
— И так будем продолжать, каждый по очереди, — сказала она, тогда как Клодия вжалась в свое кресло и крепко вцепилась в подлокотники. Она действительно на мгновение лишилась дара речи, отчего я, к своему удивлению, ощутила сильное нетерпение вместо той заботливости, которую ожидала. В конце концов, она не была ни невинной девушкой, ни совсем юной особой.
В комнате повисла тишина. Все глаза смотрели на меня, кроме Клодии, которая уставилась куда-то в пол.
— Я очень хочу поцеловать ее, — я хотела добавить: «если она захочет» — но почему-то не стала.
— Ей нравится, когда у нее между губами оказывается чужой язык, — сказал Эван, на что Клодия, кажется, пробудилась от своего сна и визгливо произнесла, что ей это совсем не нравится. Этот вскрик был таким глупым. Молодая женщина поопытнее ска-зала бы, что ей все это нравится, но кроме этого она больше ничего не позволит. Однако не можем же мы подыскивать ответы для других...
— Эван, я хочу уйти — одна, — в отчаянии сказала Клодия и подня¬лась, чего ей, по-моему, делать вовсе не следовало. И оказалась права, потому что Морис сразу же