сейчас, если можно, зачитает.
Я потом их нашла в интернете, озаглавленные умными буквами «Νίκη», откуда и воспроизвожу:
Рыбак эволюцию ускоряет,
Отставших дотаскивая на сушу,
А море китами в него швыряет,
Словно ботинками в Джорджа Буша.
И так продолжается вечно, бейби.
Время движется строго боком,
Тактическим крабом на беспобедье,
На бессновидье, как нефть глубоком.
А я объявляю огонь закрытым.
Я победился, налейте горя,
Оставьте с разбитым в груди корытом
Лелеять бурю в стакане моря.
— Выносит мозг, — сказала я опасливо. — Так должно быть?
— Можно и так, — сказал мальчик. — Всякие стихи — полустертая табличка, найденная в руинах.
— А где там про меня?
Он не сразу ответил — то ли собирался с духом, то ли я простодушностью вопроса так его ошеломила.
— Ну... тебя же зовут Победой. «Никэ» — победа. А в иракской войне никто не может победить, там есть еще и этот смысловой уровень. Но на самом деле все началось с этих слов — «на беспобедье». Я не мог заснуть и... вспоминал тебя, и вот пришли эти слова, а вокруг них все остальное выросло. Как большая косная песчинка вокруг маленькой жемчужины.
Все это было мило, но тут он взял меня за локоть, и меня переклинило. Я взяла его руку, медленно убрала и при этом оглушительно, как мне самой показалось, произнесла два слова:
— Отклоняется. Следующий?
Моя первая официальная пьяная выходка.
Лишний раз напомню: я не презирала робких невнятных мальчиков, я их боялась. Они как бы затягивали в болото. То, что молодой поэт мастурбировал на меня в темноте, а потом из этого родился вредный для мозга стих, мне казалось забавным и лестным. Но не надо ко мне вот так мучительно подкрадываться, особенно когда я первый раз в жизни серьезно пьяная.
Как бы то ни было, теперь мне хотелось провалиться. Худшее было даже не в том, как на нас с оцепеневшим поэтом все уставились, а в том, что я не чувствовала в себе никаких тормозов и не знала, что ляпну следующее.
Становилось зловеще тихо. Пол плыл.
Тут раздался голос:
— Правду ли говорят, что вы к нам пришли из фигурно-катательных войск Российской Федерации?
Это был Снейп, профессор коктейлеварения. Он ко всем девушкам обращался на «вы». Четко и спасительно ощущалось, что он тут старший и, если понадобится, главный.
— Есть, — сказала я, приподнимаясь со стула. Пол заштормило. — Ой, то есть так точно.
— Вот то-то же, ребятишки, — сказал Снейп, отвернулся и продолжил смешивать что-то синее с чем-то бесцветным.
Не знаю, одна я не поняла, к чему это он именно, или он в самом деле ничего особо осмысленного не сказал, но прозвучало авторитетно.
— Почтим Серегин подвиг, не чокаясь, — подхватила одна из девушек. — Человек рискнул.
— Человек проторил! — Это уже кто-то из мальчиков. — То есть нет, он наоборот. Как «проторил» наоборот?
— Э-э... «лироторп»!
— С добрым утром, Паш. Впрочем, хорошее слово. Возьми себе псевдоним «Сергей Лироторп»! Как Лабиннаг, только загадочнее.
— Куда мне еще загадочнее, — сказал поэт. — Меня отклонили, и я откланиваюсь, делов-то.
От обиды он стал гораздо самоувереннее на вид.
Я продолжала стоять,