Нику любят девчонки. История вторая: Слабая доля

сказала я. — Он такой же бестолковый и при этом умничает. У меня было дома большое зеркало, перед которым я могла стоять часами, и больше мне никто был не нужен. А здесь у меня нормального зеркала нет. Вот и перебиваюсь тем, что люди хоть как-то на меня реагируют.

— То есть юноши у тебя не люди? Хотя нет, там явно еще хуже запущено. Их ты принимаешь как должное. Отгоняешь, как песиков, и еще на что-то жалуешься.

Это была неожиданная мысль. Наташа, конечно, что-то подобное уже говорила, но то было в теории. Неужели моя пьяная выходка №1 выглядела так убедительно?

— Тем более не надо ничего стыдиться, — сказала я.

— Да при чем тут вообще ты. Хотя — опять пустые слова, ты тут при всем. Вот все-таки беспечно ты меня зовешь гулять в темные и не очень людные места. А вдруг я ненормальная и у меня ножик в кармане?

— А вдруг я писек... би-сек-су-алка и хочу сделать тебе приятно?

Надо же было так запнуться. Ну да мне можно, я пьяная и никогда про себя таких слов не говорила. При этом я совершенно не волновалась — вообще ничего толком не успевала подумать про то, что говорю — и это, кажется, со стороны выглядело лучше, чем изнутри.

Мне это свойственно, что уж там.

— Однако, реакция, — сказала Арина. — Тебя вообще невозможно застать врасплох. Это, я понимаю, фигуристский юмор такой?

— Да нет, заставали. — Я вспомнила Наташу. — И это не юмор вообще. Я вот, например, не предполагаю, что ты шутишь про ножик, и поэтому сейчас тебя буду обыскивать.

И спокойно так взяла ее за бедра, будто бы прощупывая карманы джинсов. Учись, Серега, как лапать девчонок под благовидным предлогом. Хотя я сама от себя не ожидала такой находчивости.

Стало как-то совсем приятно, — вот я пьяная, нахальная, сама завожу непристойные разговоры и начинаю их претворять в действие. Уже не та наивная девчушка, что от вопроса «когда ты мне уже предложишь куни» первым делом расплакалась.

Я и в задние карманы Арине залезла. Было ужасно интересно вот такими вот приличными, ничего лишнего не делающими руками трогать ее в тех местах, которые у девчонок... ну, в ту пору меня просто заставляли иногда вспомнить Наташу. Арина вот ощущалась совсем по-другому. Я могла ей в тот раз и наставить везде синяков за свой один, если б захотела, и сейчас это давало чувство какой-то спокойной дозволенности: где хочу, там и вожу ладонями. И одновременно это была злая, умная, осенняя Арина, с которой я не то чтобы прямо рвалась заняться лесбиянством, но вот если чисто методом исключения, что другого было с ней делать? Дружить нам таким ни за что не удастся, это было уже ясно. Вражда наша успела как-то прокиснуть, или даже наоборот, засахариться. А оставлять ее в покое было обидно. Мне действительно хотелось, чтобы она перестала от меня отгораживаться. Я ведь чувствовала, что она сама не понимает,