Нику любят девчонки. История вторая: Слабая доля

твою письку»? Вредный голос, зашевелившийся, едва голову начало отпускать, заметил, что это было бы честно, и что можно еще добавить: я смешная раболепная сучка, с этим я уже вполне смирилась, но теперь мне грозит стать смешной раболепной сучкой, которая никому не нужна.

Я встала и побрела в душ. Под колючей и своевольной водой — слишком холодная, а потом чуть повернешь и уже шпаришься — я рассматривала себя и ни в чем хорошем не убеждалась. После того, как с утра я увидела себя в зеркале по-новому, увидела первые черты себя будущей, а точнее, бывшей, я как-то резко перестала себя успокаивающе обманывать. У меня уже не тот плоский животик, которым можно было бесконечно любоваться, пока рука гуляла чуть ниже. Мои ноги — если меня сейчас выпустить на лед, и даже если они быстро всё вспомнят, будет все равно что-то не то, какой-то сбой в математике моих движений из-за этой вкрадывающейся рыхлости. Может, у меня хотя бы стала побольше грудь? А вот это сверху уже фиг поймешь, и вообще, я привыкла себя считать девочкой, которая вся приковывает к себе взгляд и не нуждается, извините меня, в декольте на правах витрины. До сих пор я себя смутно оправдывала тем, что вдали от зеркала — нормального, моего, каждое утро меня встречавшего в ночнушке, а потом без нее, — уследить за собой стало трудно: будто из жизни вынули какую-то линзу, и я стала расплывчатее. Но если вдуматься, к чему вообще эта отговорка, для кого она? Если бы я писала стихи, посвящала самой себе любовную лирику, то могла бы в Серегином духе что-нибудь завернуть про «на беззеркалье». Но никто не будет плакать вместе со мной, если я угроблю свою красоту; никто и не вспомнит потом, что она была. Да и так ли я сама себя люблю, если мне лень доказать это делом?

Брить подмышки и ноги с похмелья было неприятно. У меня вроде и не дрожали руки — да и с чего бы, я же не алкоголик со стажем — но все-таки я им не доверяла, боялась к Арининому синяку на плече добавить еще и яркий дурацкий порез где-нибудь. А лобок я не брила уже несколько дней, с тех пор, как была у Наташи. Иногда хочется сделать жест, который и не виден никому, и смысл непонятно где, но чтоб просто сделать. Я в честь своей окончательной брошенности отрастила там легкую обиженную щетинку. И теперь ее не хотелось сбривать, вот почему: если Арина не отзовется, я буду совсем глупо себя чувствовать. Ведь это для нее, если вдруг захочет почесать мою девственность, а мне самой все равно, я прелестнее в трусиках, чем без. Пусть найдет там маленькие колючки.

Синяк уже изжелтился и побледнел, но был все еще заметен. Был не тот сезон, чтобы носить платья без рукавов, хотя одно я с собой в Москву захватила, — в общем, синяк мне