если до этого я отчасти надеялась, что Наташа уснула и проспит — а если нет, то, может быть, стоит самой сделать вид, что уснула — то после двух я была уже в приподнятом настроении. Хорошо на самом деле провести пару недель вдали от зеркала. Я слишком зацикливаюсь на своей внешности. В душе у меня тоже замечательные вещи. Я сложно устроена. И тонко чувствую людей.
Все это резко оборвалось от тихого звука двери в полтретьего. О-о, как сразу вернулся весь страх, как меня чуть ли не заколотило, словно это не Наташа была в коридоре, а привидение. И чего это я? Впрочем, это был уже чистый страх потому, что страшно. Никаких мутных мыслей, я просто лежала в оцепенении, и только в 2:34 — на всю жизнь запомнила эти светящиеся угловатые цифры, они похожи на какую-то команду, три-четыре! — слезла с дивана и на цыпочках, еле дыша, направилась ...к ванной. Наташа там даже свет не зажгла и стояла черной тенью. Нет, всё. Попросту жалко будет такой замечательный ужас пережить зазря.
— Ты дрожишь, — сказала Наташа, когда я закрыла дверь и щелкнула выключателем.
— Как сучка, — ответила я.
Не хватало еще теперь забот обо мне и переживаний, не пострадает ли моя, как там ее, психика.
Она взяла меня за плечи и опустилась вместе со мной на колени, а потом прижимала меня к себе и целовала в губы, пока я не перестала дрожать. Никаких лишних фривольных ласк мы себе не позволяли — она тоже, наверное, чувствовала, что между нами происходит что-то слишком для этого серьезное. Я сняла ей сорочку через голову. Сама так и осталась трогательной девочкой в пижамке. Причем если бы, наоборот, это я была из нас голенькая, ничего бы не изменилось. И не потому, что у Наташи грудь больше, и ее набухшие соски в сочетании с волосами внизу кажутся чем-то таким взрослым и страстным. Я всегда буду той из двух, что притягивает взгляд. На меня невозможно смотреть, не волнуясь при мысли, что вот она же еще и живая, что-то там себе думает, стесняется или, наоборот, радуется своему бесстыдству, и я всё только испорчу, если не отгоню от себя все эти тоскливые и тягучие сомнения.
«Можно?» — спросила я, прежде чем поцеловать ей грудь. Легко решить, будто я ни во что не ставлю других людей; но мне как раз любовь к себе всегда подсказывала, что каждый человек сказочно много значит, и все зеркала в мире не стоили Наташиных сосков, которые я, именно я, только я сделала такими неприлично-большими, при этом лукаво пряча под пижамкой свои. Соски очень приятно брать в рот, облизывать и ласкать губами. Если вы это и без меня знаете, то напомню, что вы тоже когда-то узнали это в первый раз. Мне было даже жаль, что у нас не получилось бы так же невинно-весело, как мы слюнявили друг другу ямочки под плечом, снять друг