Одиссея Китти

и набухшим, как почка. — И лучшая в мире грива. Ты одуванчик. Маленький босоногий одуванчик. Твои босые ножки растут прямо из земли. Ты травка, нежная пушистая травка, — шептал я, сходя с ума.

Китти громко, благодарно дышала и целовала мне шею. Ее детская ласковость драла кровь сильней дюжины голых гурий, и я расстегнул джинсы.

— Китти, котеночек, маленький мой, — бормотал я, взгромождаясь на нее. Китти послушно раздвинула ножки — и я сразу вплыл в нее, влипнув яйцами в липкий бутон. «Не выкончалась вся...», вспомнилось мне, и теперь я не только молотил ее хуем, но и массировал ей пизду, надрачивая клитор, и высасывал губами орешки — то один, то другой.

Китти завелась за полминуты — и вскоре металась подо мной по фанерному настилу фургона, набивая синяки на попе. «Потерпи, Китти, маленькая моя, потерпи, сейчас, сейчас... «— бормотал я, протирая ей пизду до дыр, и Китти все сильней гнулась ко мне и глотала воздух...

Вдруг фургон огласился утробным хрипом.

Я снова НЕ УСПЕЛ — и снова заливал блаженством потроха, стянутые сладкой судорогой. Мы разделили крик на двоих, спаялись, слепились в единый ком орущего счастья, и это было так хорошо, что невозможно ни описать, ни даже представить...

Проснувшись утром, я ощутил Китти, крепко спавшую на мне. Ручки-ножки ее оплели меня, как лианы, и я чувствовал, как твердеющий хуй распирает мякоть ее нутра. Засыпая, мы даже не разлепились.

Рядом храпели Ви с Тесаком, тоже голые, и тоже в обнимку.

«Однако», подумал я. Тело болело, будто всю ночь его мяли и колотили. Китти сопела так сладко, что я не посмел будить ее, хоть и смертно хотелось ебаться, и хуй уже натягивал ее пизденку.

Тихонько мяукнув во сне, Китти поерзала бедрами и затихла.

В голове было чисто и пусто, как у новорожденного. «Мы что, еблись снова?», думал я, — и вдруг вспомнил нашу ночную беседу:

— ... Почему ты с ними? С Тесаком и Ви? Кто они тебе?
— Ви — моя сестричка, Тесак ее парень. Она сбежала с ним из дому, и они взяли меня с собой. Я напросилась, я умоляла их...
— Зачем?
— Ну... Дома у нас паршиво. Джералд придурок, не разрешал ни ночью гулять, ни песни, ничего...
— Джералд?
— Ну да, опекун наш. Папа-мама поумирали... Я их лет пять только застала, или шесть... Я ведь приемная, понимаешь, Ви не родная мне. Ну, как родная, конечно, но вообще я с десяти лет у них. А раньше в приюте была...
— А что опекун? То есть Джералд?
— Джералд дебил. Он мамин брат, двоюродный, по-моему. Представляешь, он...

Голая Китти, доверчиво прижавшись ко мне, жаловалась, как Джералд не разрешал ей ходить босиком, заводить животных, носить шорты, встречаться с мальчиками, красить ногти и петь песни про любовь, и ее голос звенел от давнишних обид.

— А у тебя, что... было много мальчиков?
— Ну да. То есть нет. То есть... Ты ведь спрашиваешь, много ли я трахалась, да? До тебя — только восемь... девять раз. 

---

Эротическая сказка, Романтика, Фантазии

---

Вернуться назад