Вот и сейчас она сбросила его. Прямо на пол перед моей больничной постелью. Прямо себе под свои красивые девичьи черненькие в плотном загаре латиноамериканки ноги. Она сбросила с маленьких девичьих с маленькими пальчиками, таких же черненьких от загара стоп домашние тапочки и наклонилась ко мне. Стоя в одном своем теперь передо мной желтом купальнике.
— «Моя красавица Джейн!» — загудело в моей голове — «Девочка моя!».
— Джейн! — радостно выдавил я из себя — Это ты! Ты пришла ко мне! Ты живая! Где ты была любимая моя?! Я здесь с ума сходил от нашей разлуки!
— Тише милый — услышал я тихо ее нежный ласковый женский любимой голос — Тише — она повторила — Мальчик мой, любимый мой, я пришла успокоить тебя. Успокоить тебя — и она легла рядом со мной, почти чуть ли не на меня прижавшись ко мне и положив на мою грудь свою девичью черную в распущенных длинных волосах голову. Она прижалась ко мне, забросив на мои все еще бесчувственные ноги свою левую согнутую голую черную от загара и полную в бедре и голени девичью ножку, проведя коленом по моему в пижаме животу. Она положила мне на грудь обе свои в широких рукавах халатика девичьи руки, и, гладя нежно по моей груди маленькими пальчиками, посмотрев снова мне, молча в глаза, сказала — Я спасла тебя любимый. И это главное.
Я почувствовал ее. Ее тело. Почти нагое гибкое как у русалки женское в аромате запахов тело. Ее пышной трепетной в дыхании груди соски сквозь тот ее лифчик купальника. Торчащие снова и упирающиеся мне в мою под пижамой грудь. Ее девочки моей Джейн страстное тяжелое дыхание и ее это лицо в полумраке моей каюты. В желтом свете Луны и звезд. Это моей Джейн жаркое, как и ее разгоряченное тропическим солнцем и моей любовью гибкое как у восточной танцовщицы в узкой талии тело. Джейн уперлась своим в узких желтых плавках купальника волосатым с промежностью лобком и животом в мой живот. Своим тем кругленьким красивым живота пупком. Выгибаясь как кошка, лежа на мне.
Она провела правой рукой и пальчиками по моему лицу, по губам и щекам и произнесла — Колючий — произнесла моя Джейн — Небритый и колючий и такой любимый — Джейн подняла свою с моей груди голову и поцеловала меня в губы. Но уже не так как раньше, а по-другому. Словно уже прощалась со мной. Прощалась навсегда.
Джейн произнесла на уже четком русском с грустью — Я так и не надела то черное для тебя любимый вечернее черное платье. Прости меня Володенька.
В ее черных как бездонная неподвижных глазах стояли слезы и она, молча, встала и пошла, мелькая голыми своими овалами красивых черненьких от загара переливающихся в свете луны и звезд через иллюминатор окна моей медицинской каюты девичьими бедрами. Пошла к выходу из моей каюты. Дверь так и была не заперта, и она встала на пороге ко мне, обернувшись и