упадет. Не знаю, видела ли она когда-нибудь своё тело ниже ИХ... Разве что ступни.
Итак, Сисястик замерла с мелком в одной руке и указкой в другой, а в расходящихся снизу полах пиджака виднелся край суперкороткой бархатно-чёрной юбки, оставлявшей открытым самый мысок тёмных трусиков.
— Извольте следовать за мной, — сказал я и, раздвигая толпу взглядом, прошёл в свой кабинет. Сисястик цокала позади.
Пропустив девушку вперёд, захлопнул дверь, повернул ключ, произнёс, не оборачиваясь:
— Ну, и как это называется?
— В чём дело, ПалПалыч, — плачущим голоском затараторила Сисястик, — что вы имеете ввиду? Всё под контролем!
— Под чьим контролем? — я обернулся к ней, растерянной, сдувающей с глаза распутную чёлку. В боевом вечернем макияже, с бурно вздымающейся грудью, чуть не рвущей пуговицы пиджака, выглядела она потрясающе. Меня хватало лишь на то, чтоб сдержать мимику, непослушное же сердце лупило где-то под двести.
— Моим, — пискнула Сисястик. — Под моим контролем!
Я вздохнул:
— Виктория Степановна! Когда вы ходите по школе в блузках, пуговицы которых просто рвут петли... или в рубашках, где даже нагрудные карманы не в силах сгладить ваши эрегированные соски... или в водолазках, которые вносят ваш бюст в класс за минуту до того, как войдёте вы сами... В общем, я готов закрыть на всё это глаза, потому что понимаю: сороковой размер одежды не в силах усмирить то, что предназначено для шестидесятого! Весь педсовет утверждает, что вы разлагающе влияете на школьников, и только я защищаю вас, хотя и согласен с ними в глубине души. Разумеется, это происходит потому, что вы, Виктория Степановна, мне безгранично симпатичны как человек. Но не только! Я придерживаюсь мнения, что педагога формирует психология, логика и профессионализм, а не патология телосложения, — я позволил себе страстный гневный взгляд на её поникшие титьки. — Но сегодня, Виктория Степановна... Это просто невообразимо! Что вы себе позволяете?!!
От моего внезапного рявканья Сисястик вздрогнула, тяжело подпрыгнув грудями, и вновь заныла:
— ПалПалыч, у подруги день рожденья... В клубе всю ночь... Не успела переодеться...
— Молчать! — рявкнул я, в два шага преодолел между нами расстояние и чуть не уткнулся носом в её перепуганное личико. От Сисястика пахло тонким изысканным парфюмом. — Почему голая в школу пришла?!
— Так я же объясняю...
— Молчать! Почему голая?!!
— Так я же пиджак...
— Этот что ли?!! — я подкинул полы, обнажая микро-юбку, не скрывавшую кокетливых чулок на пояске.
— Ничего же не видно, — скуксилась она.
— Мне — всё видно!
Она открыла было рот возразить, но я перебил:
— Голубушка! Да от вас разит алкоголем!
Сисястик перепугано отпрянула:
— Не может быть! Я же только бокал шампанского... Ну, два! Но в полночь же... Не может быть!
— Молчать, — зашипел я. — Что вы себе позволяете?! Являетесь на работу пьяной и голой! Врёте в лицо директору!
Собираясь с духом, Сисястик прикрыла глаза (тень её длиннющих ресниц легла на половину щеки) и глубоко вздохнула, почти вывалив свои огромные груди в вырез пиджака.
— Я надела пиджак, — отчеканила она. — Никто ничего не видел.
—