влюблён
и не думал прагматично — был он счастлив оттого,
что любимый им мальчишка будет рядом, и его
будет видеть он всё время, — вот блаженство для души!
Две... а может, три недели, если сильно не спешить,
он, Валерка, рядом будет! Просто рядом будет, и...
может быть, меня полюбит, — думал Саня, и в груди
крепла робкая надежда на ответную любовь...
Нерастраченная нежность грудь теснила... и он вновь,
замирая, думал сладко о Валерке — и бросал
взгляды быстрые украдкой, чтоб не выдали глаза
жар любви его горячей... Да, любовь его была
неподдельной, настоящей! Но ведь были и слова,
извращающие эту упоительную страсть:
«пидарасы», «гомосеки», — для иного парня власть
этих слов неодолима... плюс какой-нибудь гондон —
«настоящая мужчина», как Ублюдов... и о том,
как прекрасно чувство это, как возвышенно оно,
говорить уже нелепо: не поверит всё равно
парень, если его грубо изнасиловали в зад...
Это классно, что Ублюдов не успел... а то бы гад
в той сушилке, стоя раком, обслужил бы роту всю —
на куски порвали б сраку похотливому козлу! —
думал Саня, в жопу Ваське изливая свою страсть...
замкомвзвода педерастил в зад Ублюдова, и всласть
думал... думал он при этом о Валерке — вот в чём суть!
Хорошо, что Васька целку не успел ему проткнуть...
не успел он парню всунуть — болью зад не опалил...
И хотелось Сане думать, что Ублюдов не закрыл
для Валерки тему эту, и Валерка... может быть,
на любовь его ответит — тоже сможет полюбить...
Ночь прошла. Настало утро. И всё было, как всегда.
Стас расстраивался жутко, что вставать нужно, когда
было б в кайф ещё бы часик поваляться-полежать, —
ночью Мишу трахал Стасик и — не выспался... вставать
не хотелось ему очень!... А вот Мише — хоть бы хны,
хотя Миша тоже кончил, пока Стас его... — штаны
натянул он вмиг! Понятно, молодой ещё солдат...
Как всегда, была зарядка: отжимались, лёжа в ряд,
черпаки и салабоны, и скучающий Ашот,
глядя сверху на Антона, улыбался: «Хорошо...
жопу выше... и — по яйца!... и — ещё!... ещё сильней
засади ей! не стесняйся! вставил — вытащил... быстрей!
Представляй, что под тобою баба голая... — Ашот,
над сопящим парнем стоя, улыбался. — Хорошо...»
И Антон не обижался, и — Ашота ублажал:
задом двигая, «ебался» — с бабой трах изображал...
Улыбался Гена, глядя, как сопящий салабон
дёргал судорожно задом, имитируя любовь...
Потом завтрак — что-то типа человеческой еды...
После завтрака в курилке Стас ...напомнил молодым,
что он очень любит сало, а посылок с салом нет...
«Или вас не любят мамы?» — сокрушался Стасик-дед,
как обычно... На разводе, когда ротный объявил,
что Валерка «с замкомвзвода под начало старшины
переходит», что «каптёрка — в службе важное звено»,
старшина расправил гордо свои плечи — для него
эта фраза прозвучала, словно Моцарт или Бах
для иного меломана... А в Валеркиных глазах
радость вспыхнула, и сладко сердце ёкнуло в груди —
на мгновенье стало жарко... и Валерка ощутил,
как румянцем его щёки запылали горячо...
незаметно вдох глубокий сделал парень, и лицо
опустил он, чтобы кто-то не увидел этот жар...
На плацу стояла рота, и — понятно, что не знал
ни один стоящий парень, ч т о в Валеркиной душе
происходит... даже Саня! И хотя Судьба уже
их вела... вела навстречу, но не тот и не другой
знать не знали, что отмечен предназначенный Судьбой
сладкий миг соединенья душ и тел в