огне любви,
что невидимые двери распахнулись уже, и —
оставалось им обоим лишь порог переступить...
Утро... Небо голубое... Чтобы чувства свои скрыть,
шел Валерка с Саней рядом вслед за бодрым старшиной,
упираясь в землю взглядом... а вверху — над головой —
небо было синим-синим... и, не зная, что любовь,
в нём горевшая, взаимна, замкомвзвода Иванов
не особо обольщался, — счастье было уже в том,
что Валерка, этот мальчик, будет рядом с ним... и он
шел, прекрасно понимая, что не сможет никогда
ни принудить, ни заставить что-то сделать пацана
против воли, потому что... без ответа — без любви! —
он не сможет... и не нужно! Просто... просто подолбить
можно Ваську или Вову — там взаимность не нужна:
смазал хуй, засунул в жопу и — качаешь пацана,
не особо беспокоясь, ловит кайф тот или нет...
А любовь — другая повесть, и совсем другой сюжет:
не в оргазме наслажденье, а в горячем взгляде глаз,
в их ответном притяженье — вот где подлинный экстаз
для того, кто любит!... Саня о Валерке думал, — тот
шел, под ноги себе глядя, и при этом думал, что
если Саня вдруг захочет его в шутку приобнять,
то предательски подскочит член... и надо избегать
таких шуток, чтобы Саня не подумал про него,
что он хочет... они парни, и... позорно это... Но,
как Валерка ни боялся, то и дело сам себе
он, Валерка, признавался, что он грезит о руке,
обнимающей... и — жарко опускающейся вниз...
и стучало сердце сладко, и невидимая мысль
наполняла жаром тело: если Саня... если так...
что тогда он должен делать? вырываться? ведь долбак
вмиг поднимется, и Саня... он увидит — и поймёт...
разве, блин, это нормально, если колом член встаёт
не на бабу?... сразу вывод Саня сделает, что он...
что так может только пидор реагировать... потом
скажет Саня, что не нужно ему ёбнутых друзей, —
невозможной станет дружба, о которой столько дней
он мечтал и думал страстно... но не думать он не мог,
и от мыслей этих в яйцах и под ними — между ног —
болью сладостной ломило, сердце ёкало в груди, —
шел Валерка, и томила неизвестность впереди...
Ведь возможно, что не будет его Саня обнимать,
потому что был Ублюдов, и теперь уже — как знать! —
замкомвзвода будет суше и шутить не станет так,
как до Васьки... и не нужно! Приподнявшийся долбак
у Валерки опустился — стала меньше ломота...
Надо будет подрочиться, — он подумал, — и тогда
напряжение исчезнет... а то будет, длин, скандал,
потому что Саня... если... — у Валерки снова встал,
и — в карман засунув руку, он долбак поправил, чтоб
не вздымал он шишкой брюки, и — невидимый озноб,
пробежав между ногами, сладко в дырочке кольнул...
хорошо, не знает Саня, — про себя пацан вздохнул...
До обеда выносил он из каптёрки всякий хлам.
Саня с прапором чертили — обмозговывали — план
предстоящей «стройки века», и, довольный, старшина
был в каптёрке до обеда, — два влюблённых пацана,
словно тайно соревнуясь, друг на друга за полдня
даже мельком не взглянули, а не то чтобы... хотя
Саня был вполне доволен, что пацан любимый здесь,
и ему было спокойно, — даже в малом что-то есть
ублажающее душу, когда любишь не шутя...
был Валерка самым лучшим... самым лучшим из ребят!
«Вроде всё обговорили... — старший прапорщик Бобёр
почесал седой затылок. — Да, ещё! Освобождён
от нарядов твой помощник. Сделал я, как ты