сначала! Хуля лезть в штаны мои?!
А ведь лезут... то ли мало им божественной любви,
этим деятелям в рясе, то ли здесь иной расчет:
человек, который счастлив, деньги им не понесёт...
Пусть беснуются! — и Саня, чувств своих не удержав,
приобнял за плечи парня... и, плечо легонько сжав,
заглянул в глаза Валерке, еле слышно говоря
(сердце ёкнуло: а Верка?): — Я, Валер... люблю тебя!
И любовь эта не хуже, сероглазый мой... судить
о любви этой не нужно по ублюдовым: их прыть
или похоть, или злоба... злоба-зависть, — из таких
пидарасы-гомофобы получаются, и — их,
извращенцев этих, надо... или на хуй посылать,
или молча ставить раком и — в очко... в очко ебать,
не взирая на их вопли: в глубине души своей
эти пидары не против потереться о парней
своей жопой или хуем, да — не знают только, как...
оттого, бля, и психуют, и кричат на всех углах,
как «всё это безобразно!» и что это — «грех» и «срам».
А на деле... было классно тебе в бане?» И пацан —
сероглазый, миловидный — утвердительно кивнул,
и совсем... совсем не стыдно это было!... Сквозь весну
шли они, и сладко бились молодые их сердца...
Звёзды яркие светились... На поверке голоса
отзвучали, и в казарме погасили верхний свет...
и на тумбочке дневальный написал уже «Привет,
дорогая моя Настя!», а в каптерке, сняв трусы,
целовались на матрасе совсем голые бойцы,
и один был замкомвзвода, а другой — салагой... ох,
два бойца из пятой роты в голом виде — без трусов! —
сладострастно обнимались, на матрасе лежа, и
жарко в губы целовались, задыхаясь от любви...
Уходил служить Валерка непроткнутым пацаном...
вазелином смазал целку замкомвзвода Иванов
и, раздвинув парню створки — половинки разведя,
вставил член в тугую норку... содрогаясь и сопя,
он натягивал парнишку... то и дело целовал,
не вытаскивая шишку... — с упоением ебал
замкомвзвода на матрасе сероглазого бойца!
Задыхаясь, педерастил он Валерку — и сердца
в унисон стучали-бились, и не надо было слов...
в лунном свете серебрились их тела... и — хоть не нов
этот способ наслажденья был для Сани, но в груди
ощущал он упоенье, — задыхаясь от любви,
он раздвинул ноги тоже, и Валерка в зад его
натянул-отмужеложил... ёлы-палы... до чего
хорошо всё это было! Юность. Армия. Пылал
жар в груди неистребимо...
часть пятая
IGNIS SUPPOSITUS EINERI DOLOSO
«Интересно ты сказал» —
так Валерка отозвался на Серёгины слова...
и — Серёга рассмеялся: «Ну, а что? Одна дала... —
и, запнувшись на секунду, подмигнул Валерке: — Ох,
до сих пор, бля, не забуду, как вогнал ей между ног...
Прошлым летом дело было: я неделю с ней ходил,
и... однажды засадил ей не в ту дырочку — ввалил
ей в очечко... до упора! — вдохновенно Серый врал,
не сводя с Валерки взора. — Охуенно отодрал
биксу в попку! И не хуже это было, чем в пизду...
потому как норка уже — обжимает лучше... ну,
бля, об этом не расскажешь — это надо показать...»
«Ха-ха-ха! И ты покажешь?» — у Валерки вмиг глаза
заискрились: это что же... друг Серёга — шутит так?
вроде шутит... или, может, он не шутит? — и долбак
у Валерки шевельнулся... сердце ёкнуло: а вдруг?..
«Ну, а что, бля... — улыбнулся, на Валерку глядя, друг, —
покажу, бля... по приколу — почему не показать?
Покажу...» И Серый снова рассмеялся. А глаза...
он, Серёга, рассмеялся, а в глазах мелькнул вопрос...
и опять... опять неясно: шутит