Дачные зарисовки

обиженно направилась к выходу.

— Ты... не дуйся на меня, Мариш... Просто ни к чему мне тебя голую видеть... Ну, сама же понимаешь...

— А кто сказал, что я собиралась голой тебе позировать? Я ведь могу просто встать, как ты скажешь, не снимая джинсов. Ты будешь на меня смотреть, видеть очертания и пропорции, а там глядишь — и вспомнишь что-нибудь... из былого...

— Гм... Погоди, а ведь это мысль! Ты будешь мне, скорее, даже не натурщицей и не моделью, а просто музой!

— Ну, хорошо, давай я буду твоей музой!..

Оба стояли посреди мансарды около минуты, молча делали глоток за глотком бодрящего утреннего напитка и обдумывали пришедшую им в голову идею.

— Значит, смотри... Если ты встанешь вот здесь, так, чтобы колени были на сидении дивана, а стопы немного свисали... локти поставь вот тут...

— А голову мне куда?

— Голову немного пригни, тогда правым плечом упрёшься в подушку...

— Не, не поняла... Сейчас... давай уже пробовать...

Они отставили стаканы с недопитым кофе на пол у двери. Марина подошла к дивану и встала на него коленями, развернулась вдоль сиденья и опустилась на локти.

— Угу, почти хорошо, но сейчас твоя попа смотрит вбок, а надо, чтоб на меня.

— Как?... Так?... — девушка, как могла, встала немного по диагонали и выпятила попу в сторону.

— Ну... уже лучше, но я не так себе это представлял, конечно...

— А ты знаешь, я так долго и не простою — неудобно мне очень.

— А как ты предлагаешь?

— Мне бы лучше вдоль сидушки стоять, а не поперёк... а то я так не помещаюсь, а так — соскальзываю!

— Но тогда свет от окна будет падать неправильно!

— А что тебе это окно? Всё равно солнца нет, лампочку вон лучше включи...

Дед передвинул мольберт от окна в центр комнаты, оказавшись теперь строго позади натурщицы, и включил свет. Он сверлил взглядом её обтянутый синей джинсой зад и воображал, как бы он сейчас выглядел без неё.

Марина устроилась поудобнее, понимая, что в выбранной позе ей придётся простоять длительное время. Насколько было возможно, расставила пошире колени, выгнула спину и выпятила попу вверх и назад.

— Так пойдёт? — спросила она, обернувшись головой к деду, и стараясь не шевелить больше ни чем.

— Почти идеально!... Почти идеально...

Художник подошёл к ней, немного подвинул сначала одну согнутую в колене ногу, потом вторую. Снова отошёл, опять приблизился и вновь отошёл...

— Вот так вот и постой! Хорошо? — Попросил дед и легонько шлёпнул Марину по тугой джинсе, натянутой на попе, как барабан.

— Уууу... За что?... — Спросила она и игриво вильнула попкой.

Дед ничего не ответил. Он взялся за карандаш и принялся шуршать им по бумаге, изо всех сил пытаясь представить, как выглядят сейчас её молоденькие чуть раздвинутые булочки и нежная дырочка между них, которой озорница наверняка поигрывает, зная, что он не может видеть этого через джинсы.

Следующие минут семь на фоне стучащего по крыше дождя раздавался то шорох карандашного грифеля по