Старый лекарь. Хижина дяди Овина

несколько раз провёл им по девичьим булочкам, смочив обильно горячим рассолом. Затем несколько раз пошлёпал её ладонью, замахнулся и нанёс первый шлепок просоленной тяжёлой пенькой по нежному задику.

— Оuuu!... — Издала иностранная Ева недовольный возглас.

Через некоторое время последовали один за одним ещё несколько хлёстких ударов по белой попочке, которые немного раскачали девушку, как на качелях, и каждый шлепок был чуть сильнее предыдущего. Их монашка вытерпела молча, лишь стиснув зубы и зажмурившись. Было видно, что ей больно, но она согласна это терпеть. Овин отошёл, чтобы смочить плётку в рассоле, оставив плохую Еву ритмично раскачиваться взад-вперёд. Лицо её при этом парило в непосредственной близости от голенькой Таниной писи.

Хорошая Ева послушно начала дрочить, демонстративно обхватив клитор двумя указательными пальцами и покручивая, как она обычно любила это делать. Средние и безымянные пальчики растягивали вход в пещерку, а мизинчики щекотали вход в попку. То и дело Таня ловко выхватывала капельку свежей смазки, обильно вытекавшей из щелки, круговыми движениями растирала её вокруг клитора, сжимала его пальчиками, вытягивая вверх, и снова крутила, обхватив с двух сторон подушками указательных пальцев. Плохая Ева с завистью созерцала все эти Танины бесстыдства, и это очень заводило обеих.

Тем временем Овин продолжил пороть пухленькую попочку тяжёлой просоленной пеньковой плёткой, методично и равномерно разогревая и подрумянивая булочки. На этот раз сила ударов была одинаковой, монашка терпела их молча, лишь шумно и коротко выдыхая при каждом новом шлепке. Таня представляла, как выглядит сейчас её разукрашиваемая поркой попочка, ей почему-то очень хотелось её увидеть, потрогать и... Она с испугом поняла, что хочет одновременно, и сама всыпать этой пухленькой сучке по заднице, и оказаться на её месте, чтобы почувствовать всё это своей голой попкой.

И снова пауза — Овин отлучился, чтобы смочить плётку, а монашка вновь раскачивается от принятых попой ударов взад-вперёд на своём подвесе. На этот раз амплитуда раскачиваний стала чуть больше, и она уже почти утыкалась носом в сочную Танину письку. Она даже чувствовала её горячее дыхание на своём клиторе и мокрых губках. Но ей совсем не хотелось отстраняться... А та стала вытягивать свой розовый язык, пытаясь хоть кончиком дотянуться до аппетитной ягодки клитора.

— Неу... Givе mе... Givе mе уоur рussу! Рlеаsе... уоur рussу!... — прошептала она, до того, как Овин вернулся и снова принялся полосовать солёной пенькой молоденькую попку.

Таня не столько поняла её просьбу, сколько догадалась. Она двинулась чуть вперёд, а туловище откинула назад, опершись на руки у себя за спиной. Теперь ротик плохой Евы был плотно пристыкован к возбуждённой писечке хорошей Евы. Она тут же всосалась в солоновато-кисленькую щелку с такой силой, что оторвать её было, наверное, невозможно! Теперь шлепки по попочке, которые исправно наносил Овин, больше не раскачивали плохую Еву, а лишь подталкивали, чтобы она могла глубже проникнуть языком в Танину щелочку, плотнее тереться языком о вздыбленный клитор, упиваясь её горячими соками. Тане особенно нравилось, когда