Старый лекарь. Хижина дяди Овина

монашка, заострив кончик языка, свербела им уретру — то самое узенькое отверстие пониже клитора, из которого девочки иногда пускают тоненькие струйки, сидя на корточках. Это почему-то доставляло какие-то совершенно новые и очень постыдно-волнующие ощущения. Ей ещё никто раньше так не делал...

Закинув назад голову и закрыв глаза, Таня наслаждалась тем, как эта толстенькая соска мастерски обрабатывает языком и губами её надроченную пиздочку, покусывая клитор, проникая языком всё глубже между губками, и иногда яростно всасываясь в писю с такой силой, что казалось, хочет засосать её целиком. Ритмичные удары, которые наносил Овин плёткой по белоснежной попочке плохой Евы, теперь ощущались и Таней, когда после каждого из них нос и рот монашки плотнее впечатывались в раскрытую писюльку. Она то представляла ощущения попы, которую Овин сейчас порол, то воображала, что это у неё самой в руках сейчас плётка, и она порет попочку этой похотливой монашки, оставляя розовые полосы на её беленьких чувственных булочках, по которым прошлась грубая, пропитанная солью, пенька.

Когда Овин в очередной раз, смочив плётку, продолжил обрабатывать попу монашки, удары его стали почему-то чаще и, видимо сильнее. Это вызвало бурю эмоций у обеих Ев, поскольку одна стала в голос вскрикивать, прямо в Танину норку, шумно и горячо выдыхая в неё, захлёбываясь соками, а другая, в ответ на это бурно кончила, выпустив из своей маленькой красивой брызгалки коротенькую струйку сквирта прямо в горло монашке.

— Хватит попу пороть... Теперь писю брить... Потом ебать... — вдруг внёс коррективу в свои планы Овин.

Он снова потянул за какие-то верёвки, и монашка опять приняла вертикальное положение: голова её была наверху, очки запотели и съехали набок, ноги по-прежнему раздвинуты и приподняты, только что выпоротая попка парила в нескольких сантиметрах над лежанкой у самого её края, а растопыренная волосатая писька смотрела на Овина, стоящего перед лежанкой и оценивающе её разглядывающего. Он на минуту отошёл и вернулся с бадейкой горячей воды, куском мыла, помазком и огромных размеров, зловеще сверкающей холодом стали, опасной бритвой.

Монстр уселся на пол напротив плохой Евы и деловито расставил свой инвентарь подле себя. Затем тщательно смочил помазок и стал интенсивно намыливать его, натирая о кусок мыла, чтобы образовалась густая пена. Потом он зачерпнул своей огромной горстью воды из бадейки и плеснул на чёрный пушок в промежности пухленькой иностранки, после провёл по ним уже влажным куском мыла и сразу стал намыливать помазком, быстро водя его круговыми движениями по лобку, губкам, и до самой попки.

Таня, чтобы наблюдать за этим процессом, слезла с лежанки и уселась рядом с Овином на корточки. Хозяин дома не возражал.

— Оuсh!... — Причитала монашка, когда колючий ворс помазка иногда покалывал клитор и внутренние губки внутри щелки.

Но Овин на это не реагировал. Только его могучий член отчего-то опять вздыбился. Он, быстро и ловко орудуя опасной бритвой, очень скоро полностью избавил гостью от редкой, но довольно длинной нежелательной растительности между ляжек, то и