а когда совсем невмоготу становилось, убегала гулять по лесу или к морю.
Как-то на ноябрьские выходные соседки по блоку решили закатить вечеринку, позвав всех знакомых в уютное кафе в старом городе, из которого они потом шумной толпой отправились в клуб. Тогда Маша и познакомилась с Хасаном Ахмади, он был соотечественником Санем, и уже в этом году должен был закончить образование и вернуться домой, перенимать семейное дело.
Хасан был первым парнем, что проявил к ней настойчивый интерес, играючи преодолев инстинктивное отторжение. Девушка еще не сумела залечить разбитое сердце и новых отношений не искала, полностью сосредоточившись на учебе. Но парень, не будучи навязчивым, был достаточно интересным собеседником, легко и весело рассказывал о себе и вызвался стать Машиным проводником по городу и стране, которые за годы учебы узнал прекрасно.
‒ Не теряй голову, ‒ предупредила Санем, — он тот еще бабник.
Чего-чего, но пускаться во все тяжкие Маша точно не собиралась, тем не менее как-то незаметно для себя все же попала под очарование высокого, смуглого красавца с черными глазами. С ним они обошли все достопримечательности многовекового города, взбирались по бесконечным лестницам засыпанных красно-бурыми листьями холмов национального заповедника, бродили по отвесным берегам северной части залива.
Хасан вел себя как друг, не торопил девушку, не стремился к физическому контакту, давая возможность привыкнуть и узнать поближе. Но однажды предложенная рука, так и продолжала сжимать девичью ладошку, комфортное расстояние между ними становилось все короче, а когда он однажды быстро наклонился, чтобы поцеловать в щеку на прощание, Маша уже не шарахалась, а восприняла это как должное. Она не была настолько наивна и понимала, к чему все идет, умом не видела смысла противиться сближению — Хасан был милым, уверенным, вежливым, но внутренне что-то не пускало, не давало до конца расслабиться — она чувствовала себя несвободной, все еще принадлежащей другому.
‒ Марú, ‒ парень ласково обнимал запрокинутое личико руками и целовал дрожащие веки. Ее имя он произносил на французский манер, с ударением на последнем слоге, совсем не так тягуче-страстно как называл ее Герман — Мэри, моя Мэри. Она больше не его, но тело трепетало от воспоминаний, представляя его руки, его губы.
Когда Хасан расстегнул молнию на ее куртке и полез руками под свитер, Маша не сопротивлялась, но застыла, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Они сидели на заднем сидении машины, тихий, мокрый снежок летел сверху, тут же тая на теплой поверхности капота, желтоватые фонари давали лишь разряженный свет в этой промозглой темноте. Когда, подвезя ее до общежития, Хасан предложил перебраться назад, чтобы поболтать, девушка прекрасно понимала, что одними разговорами дело не закончится. Позволила стянуть с себя верхнюю одежду, подалась на встречу поцелуям. Вроде делала все, что нужно, но не ощущала и доли возбуждения. Хасан уже справился с застежкой ее плотных джинсов, полез рукой вниз, трогая ее там через трусики, другой рукой сжимал грудь. Будь на его месте Герман, Маша уже пылала бы, плавилась