По следам Аполлинера

всём: в переходе от шеи к плечам, в самих плечах, в талии и бёдрах. Я себя даже ловлю на маниловской мысли: вот было бы хорошо, если бы к статности Татьяны Николаевны добавить гибкость в талии Марии Александровны и Лики, да ещё бы мягкость очертаний моей родной мамочки.

Вот с ней-то у меня малость времени спустя приключается казус. Когда приходит время обеда, я, выйдя из своей комнаты и побежав по коридору неожиданно натыкаюсь на неё и ещё более неожиданно для меня самого, кидаюсь обнимать и целовать её.

— Что с тобой? — восклицает она, отбиваясь от моих ласк. — Ты что, спятил?

— Дорогая мамочка, ты не знаешь, какая ты красивая! — заверяю я, не прекращая поцелуев.

— Откуда ты это взял? Да и что ты в этом понимаешь?

— Представь себе, понял, когда подсматривал за вами, купающимися!..

— Подсматривал?... Да ты с ума спятил!... Как можно?...

— Выходит, что можно... Ухитрился... и убедился, что ты самая-самая красивая!..

Высказав всё это и ещё раз поцеловав, я беру её за талию и веду к лестнице, ведущей на улицу, а когда мы начинаем спускаться по ней, неожиданно притягиваю к себе и снова целую — в губы, шею, выглядывающие из-под верха платья округлости грудей, поддерживая при этом их снизу ладонями.

— Да ты что, с ума рехнулся! — смеясь, пытается она оттолкнуть меня. — Ты хочешь, чтобы мы упали и разбились?... Что это на тебя нашло?..

— Я вспомнил, как ты меня целовала всего, когда купала меня, маленького...

— Эко чего вспомнил!... Да перестань же!..

Внизу кто-то хлопает дверью, я получаю от маман такой сильный толчок, что с шумом, перескакивая через ступеньки, пролетаю лестничный пролёт и оказываюсь перед... Ликой, удивлённо взирающей на меня и на спускающуюся вслед за мной маман, раскрасневшейся и с горящими глазами. Этот её недоумённый взгляд я чувствую на себе в течение всего обеда.

Не зная, что он может означать, я чувствую себя довольно неловко и, чтобы скрыть это, то и дело за надобностью и ненадобностью обращаюсь то к маман, то к Кате, сидящими по обе стороны от меня, касаясь при этом то локтя, то, опустив ладонь под стол, бедра каждой из них.

Когда, покончив с едой, я поднимаюсь со стула, маман спрашивает меня:

— Ты куда сейчас?

— В библиотеку.

— Что-нибудь интересное читаешь?

— Да.

— Купера или Майн-Рида?

Я наклоняюсь над ней и, опёршись одной рукой о спинку её стула, а другой — о мягкое бедро, шепчу на ухо:

— Нет, Казанову и Мопассана!

И убегаю.

Однако и на сей раз погрузиться в ночное приключение юного Джакомо с двумя подружками его возлюбленной Анджелы мне не удаётся. Дверь открывается, и входит... Лика. Я, словно застигнутый врасплох воришка, моментально закрываю томик, собираясь вскочить, чтобы поставить его на место, но она удерживает меня на месте и спрашивает:

— Так это правда?

— Что? — в свою очередь спрашиваю я, неудачно пытаясь не дать ей взять книжку из моих рук.

— Лидия Сергеевна настолько оказалась поражена