Таёжный Абырвал

потёртый фотоальбом. Собственно, ради этого альбома они-то с Витенькой и поднялись сюда, в комнату Бореньки.

Наверное, это было чудом, что Борис и Катенька, впопыхах, подгоняемые зовом Александра Ивановича, приводившие себя в порядок, так и не заметили их с Виктором.

Внизу, правда, бледная и потерянная Екатерина Михайловна вскинула на них с Витей, спустившихся следом за ними в гостиную, странный взор. Но Виктор как бы вскользь упомянул, что показывал маменьке, то есть ей, ей Марии Михайловне, свою комнату, — собственно на втором этаже их и было всего две комнаты, — спальни Виктора и Бориса, — братья делили один дом на двоих.

Шкура медведя, которую притащил Потап по велениюФилиппа Марковича, торопившемуся похвастать перед высокопоставленным гостем была поистине гигантской. Во всяком случае, прежде никому из гостей не приходилось видывать такое чудовище. Олег и Олеженька с какой-то опаской таращились на огромную оскаленную морду. И впрямь, шкура косолапого смотрелась едва ли не живой зверюгой, что Мария Михайловна не могла удержаться от невольной мысли, вдруг это чудовище сейчас встанет на дыбы и огласит своим рёвом утлый деревянный домишко.

Разговор за столом явно не клеился. Во всяком случае, так казалось Марии Михайловне. Нет-нет, но украдкой Мария Михайловна бросала взор на сестру. Та, уже в домашнем платье и старомодном чепчике, — наверху, в спальне сына у неё не было времени поправить причёску должным образом, всё ещё со стыдливым румянцем на щеках, сидела за столом с самым рассеянным видом, всё время отвечая не впопад. Но поистине, можно было только позавидовать её выдержке, учитывая, что ей пришлось пережить каких-нибудь полчаса назад наверху, в комнате Бориса.

Борис же, точно так же, был весел и непринуждён, отчаянно споря с отцом и Филиппом Марковичем по поводу массового переселения крестьян в здешние земли из европейских губерний Империи, коему последние годы Петербург уделял большое внимание.

Какое-то странное гнетущее напряжение прямо-таки витало в воздухе. Но, казалось, никто кроме Марии Михайловны этого не замечал.

К её удивлению, даже Виктор, возившийся с Олежкой и Оленькой на шкуре медведя, вёл себя так, словно, решительным образом ничего не произошло.

В какой-то момент, к своему ужасу, Мария Михайловна поймала себя на мысли, — а как бы она себя сейчас вела... Хм... Если бы её Витенька, сейчас бы там наверху, её... ну... Она представила себя на месте сестры... А Витю на месте Бориса... И...

От этих мыслей её лицо залил стыдливый румянец, и она даже встряхнула головой, прогоняя от себя крамольные думы. Нет... Нет... Чтобы её Витенька... Нет... Нет... Никогда ничего подобного ЕЁ СЫН не сотворил бы с ней! Она была в том полностью и абсолютно уверена.

Но разве, ещё час назад могла бы она подобное измыслить и в отношении Бориса? Да, никогда! Неужто в этой глуши их мальчики совсем одичали? И бедная женщина уже с каким-то недоверчивым подозрением косится на сына, всё так же весело барахтающимся на шкуре с младшими детьми Александра Ивановича и Екатерины Михайловны.

Одним словом,