Лёгкие деньги. Часть вторая из двух

разъехались брёвна мостовых.

Темноту прорезали частые вспышки молний — в белых сполохах виднелся дождь, поднятый ураганом сор и разорванные стихией крыши многих домов.

В конюшнях ржали, били копытами перепуганные лошади. Жалобно мычал в стойлах скот.

Горожане прятались в погребах и клетях. Молились, вздрагивая от пробирающего до костей грохота грома.

Явь неистовствовала. Но эта ярость не шла ни в какое сравнение с другой стихией — женской яростью. Её течение и последствие имел несчастье наблюдать Искор. В самом эпицентре. Усадьбе, где провела всю жизнь амбициозная слепая девушка по имени Божена.

А если точнее — гостевой зале.

— Во всей яви не найдется срамного слова, какое бы тебе подошло! Стервь, дрянь, сукин сын! Ты смеешь здесь сидеть! Со мной одним воздухом дышать! Гнусь! Мерзота!

Бешено колотили в окна неподвязанные ставни. Крики Божены тонули в густом, сотрясающем твердь громе.

— Успокоиться, мавка?! Да ты посмотри на него, посмотри! Клянусь, я сниму последнее, но найму таких душегубцев, что выковыряют его хоть из Нави, хоть из упырьевой задницы! Попомни мои слова, Искор — тебе...

Гром! Грохот! Ужас.

Нав лежал в углу бесполезным доспехом. Сейчас, когда в небе царит стихия первородного огня мертвецам лучше не появляться среди живых.

Божена ходила по зале, размахивая неведомо где найденным поленцем. Она то и дело подходила к столу — в эти опасные моменты Искора отделяла от рукоприкладства только кадка, доверху наполненная водой. Волхв не терял лица. Сидел, молча скрестив на груди руки.

Любовался фигурой светловолосой — намоченная ливнем ткань платья этому вполне способствовала. Бросал украдкой взгляды на мавку. Божена выдала ей сухое платье, но то впору не пришлось, и потому так же мало что скрывало.

Сама хозяйка переодеться не успела. Искор не стал тянуть кота за хвост, и вывалил на несчастных девушек правду.

— Предатель! — кричала Божена. — Скудоум! Насильник! Тебя четвертуют на площади, не поможет колдовство. О! Видят Боги, когда тебе отрубят хозяйство, я буду смеяться.

Искор промолчал. На площадях не четвертовали уже лет двести.

— Если ты заткнёшься, — крикнула мавка, — то, может быть, мы узнаем, чего он хочет! Не просто же так себя выдал!

— Хо-о-о-чет?! Ну и чего же «он» хочет, а?

— Спать, — честно ответил Искор.

— Пусти! Пусти, чтобы я его убила!

Гром грохотал. Ставни перестали стучать — их сорвало и унесло ветром. Искор дремал.

— Волхв! — взмолилась Айнеке, перехватывая вопящую Божену. — Она раскроит тебе голову! И я даже не подумаю её зашивать. Зачем это всё? И зачем ты приволок эту упырьеву кадку?

Искор молчал.

Божена рыдала.

— Айне! Пусть он уйдёт! Пусть его смоет дождь, гром разразит. Не хочу видеть сволочь в доме.

— Я уйду, — ответил Искор. — Прямо сейчас, если хочешь. Но когда отгремят громы, к тебе завалится толпа разъяренных горожан. Они спросят, почему после твоего исчезновения в лесу громыхало. И почему потом на город обрушился ураган. Что ты им ответишь?

Девушка закрыла лицо ладонями. Опустилась на пол.

— Убийца! Тать! Ты убил всех, кто мог меня защитить... теперь я одна...

Айнеке опустилась рядом. Обняла дрожащие плечи.

— Не перегибай палку,