была бы обречена. А мы с тобой пошли бы по домам. Ни с чем.
Буря устала. Вой за окнами ослаб. Слышно было, как хлещут по двору плети ливня.
— Ну и с чем ты меня оставил, паскудник? — шмыгнула носом Божена. Она с надеждой посмотрела на волхва. — Или, все-таки... можно?
Искор покачал головой.
— У тебя была единственная возможность стать частью вилий. Но ты её упустила. Прости.
— Убейте меня, — шепотом попросила Божена. — Позора я не переживу. Вы... представить себе не можете.
Волхв рискнул податься вперёд. Заглянул в заплаканные глаза.
— Некоторую часть жизни, — сказал он, — я провёл челядином. У безумной мавки. Поверь, я могу представить все что угодно.
Айнеке вздрогнула.
— Потом все как-то наладилось.
— А, ну да, — усмехнулась Божена, убирая с лица мокрую прядку. — Боярство среди мертвецов, работа на духа, лесная ебля. Я твоему жизнелюбию завидую, парень. Ты знаешь, где взять серебро. Не тяни.
Искор провёл указательным пальцем по спокойной глади воды. Тихо, едва слышно, произнёс:
— Время оплатить услуги.
Кадка мелко затряслась. На поверхности выступили мелкие пузыри. Из тёмной глубины медленно поднялась светловолосая, жабьеглазая голова.
Айнеке испуганно пискнула. Божена молча, с размаху, саданула кулаком по детскому личику.
— И тебе привет, сисястая, — произнёс Бреага. Он будто и не заметил крепкого удара.
Искор только порадовался, что поленце так и не нашло цели.
— Золота я не нашел, — продолжил дух. — Так что возитесь с серебром. Представляете, в моём лесу был клад. Крепкий такой, хорошо заклятый. Его кто-то распроклял, но не забрал. Тёмная, видать, история.
Троица мрачно молчала.
— Ой, — хихикнул Бреага. — Видели б вы свои рожи! До встречи, Искор! Сисятая — отныне мойся аккуратнее. Ай-не-ке — моё почтение.
Сказав это, голова раскрыла рот, как перед нырком. И, подняв брызги, скрылась в деревянных глубинах кадки.
Все трое, не сговариваясь, склонились над водой.
Впрочем, никакой воды там уже не было — огромное корыто, до самого верха, было наполнено веселенько блестящими слитками серебра.