свою растраченную энергию.
Пока они ели, мадам спросила сестру, как они провели время и как я себя вел, на что настоятельница ответила, что я вел себя превосходно (сделав на этом слове чуть большее ударение) и внушил и ей и всем молодым леди самое высокое мнение о себе. Что же касается их развлечений, то Эмили рассказывала им короткую историю о своих приключениях в юности, которые, несомненно, были мирскими и даже довольно распутными, но, конечно же, несли в себе глубокую мораль, поскольку именно они побудили ее искать уединения под сенью монастыря.
Как только наши досточтимые гости закончили обедать, она предложила продолжить эту историю. Когда же Эмили высказала мнение, что такое глупое маленькое повествование едва ли годится для развлечения таких гостей, как мадам Д'Эрмонвиль и отец Юстас, тот быстро ответил, что ему нравится слушать всяческие истории, хорошие или плохие, чистые или грязные. На самом деле он предпочитал последние, поскольку они давали ему возможность наложить на рассказчицу соответствующую епитимью, если он считал это необходимым. Тут он взглянул на Эмили, которая от этого взгляда засмеялась и покраснела.
— Ты должна понять, дочь моя, — сказал красивый монах, обращаясь ко мне, — что мы, священники, можем делать — конечно, без греха! — все, что захотим, при условии, что нами будут двигать исключительно благие намерения.
На это я ответил, что нисколько в этом не сомневаюсь, а моя матушка, повернувшись к тете, со смехом сказала:
— Интересно, были ли у него сейчас добрые намерения в саду?
— Расскажите нам все об этом, Генриетта! — воскликнула леди Агата.
— Ну, мне так неудобно от стыда, — ответила мадам, — но так оно и случилось: сегодня утром я в одиночестве прогуливалась по саду, когда ко мне присоединился его преподобие, который после нескольких банальных замечаний указал мне, что я так не исповедовалась ему в последнее время, и добавил, что уединенная беседка на южной стороне сада станет очень подходящей исповедальней. Я отчасти догадывалась, что это означает, и, как и предполагала, очень скоро обнаружила, что первейшая обязанность исповедника, по-видимому, состоит в том, чтобы запускать руку под нижнее белье кающейся, а затем этой кающейся раздвигать пошире ноги. И сейчас, поскольку я разговариваю с опытными молодыми дамами, и мне нет нужды стесняться, то могу сообщить, что я получила полнейшее отпущение грехов, лежа на спине с широко раскрытыми бедрами, в виде самого энергичного траха, и была удостоена обильного окропления тем, что я могу назвать «святым маслом». И в самом деле, когда я села обедать, мой живот был наполовину полон этой жидкостью. Могу сказать, я не очень возражала против этого, да и вообще мне это очень даже понравилось.
— Ну, конечно, — решительно перебил ее отец Юстас.
— Когда же мы после этого продолжили прогулку по саду, собирая и поедая отборные фрукты, нам повстречалась монахиня, — очень красивая женщина, однако очень бледная лицом. К ней мой спутник обратился как к сестре Элен, спросив ее, хорошо