Пахомовка. Часть 3: Майор против Хищника. Начало

Парень бросает ироничный взгляд на мои каблуки: — И удобно?

— Дело привычки, — я пожимаю плечами, наклоняюсь. — Где держать?

— Тут, — Рома показывает на пучок проводов. — Клемму не трогай только.

— Угу, — я протягиваю руку, перехватываю проводку. Парень делает шаг назад.

А потом в моей голове взрывается фейерверк, и мир гаснет.

Ох, голова... Первое желание, возникающее в подобной ситуации у каждого — потрогать больное место рукой, — осуществить не удаётся. Не слушается рука. Не потому, что я её не чувствую — мне что-то мешает. Открываю глаза, шиплю сквозь зубы от отвратительно резкого, раздражающего глаза света, и тут же вспоминаю всё, дёргаюсь всем телом в запоздалой попытке спастись.

Поздно.

Руки стянуты за спиной, прямо поверх одежды — плащ с меня сняли, но блузка и жакет всё ещё на месте, и даже застёгнуты. Запястья не режет — скотч? Я лежу на полу, лицом вниз, голова повёрнута на бок, в теле — слабость, в затылке — гвоздь-соточка, во всяком случае, чувство именно такое. И, по-моему, с меня стаскивают юбку.

— Не сметь, сука! — кричу, пытаясь перевернуться. Ага, хрен там — в спину упирается тяжёлая ладонь, прижимает к грязному бетону. Да и «кричу» — сильно сказано, рот залеплен куском скотча, так что получается издать лишь набор невнятных звуков.

— Не тошнит? — голос Хищника почти заботлив.

Я несколько обалдеваю от вопроса, но потом понимаю: видимо, интересуется, нет ли у меня сотрясения мозга. Не тошнит, просто голова как мокрой ватой набита и слабость, вон даже рывка толкового не вышло. Как там ещё проверяют? Глаза из стороны в сторону, вверх-вниз — боль не усиливается, память тоже в порядке — помню всё, вплоть до момента удара. Да, удара, что тут гадать, я не тургеневская барышня, в обмороки без постороннего вмешательства не падаю, да и в сознание таких барышень иначе приводят — похлопыванием по бледным щекам, а никак не по ягодицам, вот как сейчас. Сволота.

Итак, что мы имеем? Меня явно собираются трахнуть, тут без вариантов. А что, место тихое, ночь, обстановочка интимнее некуда, людей вокруг никого, не знаю даже, зачем он мне рот заткнул — тут же ори не хочу, никто не услышит. Не хочу, кстати. Вернее, не надо.

Зверю нельзя показывать страх. Бессмысленно рассчитывать на жалость, слёзы и мольбы имеют обратный эффект — раззадоривают, опьяняют ощущением силы и власти. Зверь не может, не умеет сочувствовать жертве, так уж он устроен — просто неспособен поставить себя её место. Мне ли не знать, как это. Я ведь и сама хищной породы — и тем отвратительнее для меня происходящее.

Но и дразнить зверя показной храбростью, вести себя вызывающе — тоже ошибка. Глупо надеяться, что зверь признает в тебе собрата — нет, для него ты останешься жертвой, просто дерзкой, которой надо преподать пару жестоких уроков, чтобы знала своё место. Правда, к моей ситуации этот пункт особого отношения не имеет — что я сделаю, связанная? А ноги? Пробую двинуть, но щиколотки тоже туго смотаны. Чёрт.

И вот что паршиво — этот скотч на губах. В бардачке лежит