ты. — Верчение флейты в руке Беатрис было несколько экспрессивным. — Ты, Калеб, очень везучий человек, ты это знаешь? Если бы ты хоть руку поднял на мистера Гилла в моем присутствии, я без промедлений умертвила бы тебя, несмотря на всю симпатию. Так уж я теперь устроена. Но я подвела его, моего хозяина, а когда спохватилась, было уже слишком поздно. Никогда я не смогу простить себя за это. А знаешь, что самое смешное в этой ситуации?
Калеб сербнул чаем.
— Самое смешное заключается в том, что я перешла в обладание тебе. Как трофей, добыча, отнятая сильным у слабого. Как я уже сказала, так я устроена. Как ни посмотри, я психически неполноценна. Даже если бы мне не хотелось — а это не так — я теперь принадлежу тебе, абсолютно и безоговорочно. Твоя жизнь для меня ценнее моей, твои желания — важнее моих. Вот почему я назвала тебя «хозяином». Потому, что это и в самом деле так. Исчерпывающе?
Калеб избегал ее взгляда, одновременно осуждающего и покорного. Обжигающего. «Какая ирония. Я убил Гилла ради того, чтобы снять с ее шеи чертов ошейник. А в итоге он просто достался мне. Нет, я не хочу с этим мириться». Но к этому спору он решил вернуться чуть опосля, а сейчас у него был другой животрепещущий вопрос.
— А где все? Если мне память не изменяет, из меня вся банда дерьмо выколачивала. Что ж не добили?
— А ты не помнишь?
Калеб наморщил лоб, и в памяти всплыла сцена, в которой Беатрис дезабилье неслась к месту драки. Тогда он подумал, что она его и... казнит. А выходит...
— Я защитила тебя. Встала между тобой и твоими врагами. Людьми, которые еще вчера были мне почти семьей. — Голос Беатрис вибрировал. Руки сжимали флейту так, словно она собиралась завязать ее узлом. — Я сказала им, что не позволю боле навредить моему хозяину, и если потребуется, я уничтожу всех. Конечно же, они были поражены. Конечно же, они пытались меня «образумить». Конечно же, они быстро поняли всю тщетность своих попыток, так как хорошо знали мои причуды. Я видела, что они боятся меня (хоть я и стояла полуголая, с одним гребнем в руках, а их было шестеро вооруженных мужчин), и в то же время презирают. — Она задумчиво коснулась левой щеки. — Всегда считала, что пощечина — это скорее обидно, чем больно. Теперь уверена в этом еще больше. Они уехали, предварительно осыпав меня грязнейшими ругательствами и высказав все, что думают о моем предательстве. Один только Марти воздержался. Но то, как он смотрел на меня... Лучше бы он ударил меня в живот. Хотя, что тут уже сокрушаться? Банда отреклась от нас, Калеб. Теперь мы сами по себе. Кстати, позволю себе заметить, для отколошмаченного пятью человеками ты выглядишь очень даже неплохо.
Опережая его мысли, Беатрис протянула ему зеркальце. Калеб придирчиво осмотрел свое лицо. Она была права: невероятно легко отделался. Кровь уже была вытерта,