Раб

в каждой поездке в качестве охранника. Впрочем, каждую ночь мы по-прежнему проводили в одной постели, за исключением тех, на которые приходились его дежурства. Зима была удачной, торговля давала хорошую прибыль, и я уже присмотрел пару неплохих участков, которые собирался прикупить к весне.

С очередным небольшим, но ценным обозом мы отправились на исходе зимы. До сих пор нам почти удавалось избегать неприятных встреч, ни дикие звери, ни разбойники нас не тревожили. В эту поездку судьба решила отыграться за все спокойные месяцы — мы встретились со стаей волков и четыре раза на нас нападали любители легкой наживы. В общем, все стычки мы пережили спокойно, кроме самой последней, в двух днях пути от усадьбы.

Я не слышал о разбойниках в наших местах последние два года. Да, собственно, напавшие и не были настоящей бандой — какой-то сброд, плохо вооруженный и организованный. Но их было человек тридцать, а нас — семь. Они задавили числом. В первые же минуты двоих охранников стащили с лошадей и убили, таким образом сократив отряд на треть. Нашим единственным шансом была скорость, повозки были почти пустыми, из возниц пострадал только один. Его повозка шла последней, и нам удалось привязать поводья лошади к задку саней, шедших впереди. Верхом оставались только мы с Угольком. Мы скакали вслед за повозками, прикрывая бегство обоза. Ушли. Последние разбойники отстали, и появилась возможность осмотреться и подсчитать потери. Двое охранников, несомненно, погибли. Мертвым оказался и возница, чье тело мы сняли с последней повозки. Еще один был ранен в шею, но рана не была опасной. Уголек тоже оказался ранен. Когда я подошел к нему, заметив, что он привалился к шее лошади, он начал заваливаться на бок. Я подхватил его, не дав упасть на землю. Его рука была в крови, на предплечье — глубокая рана, кровь продолжала идти. Я уложил его на повозку, куда положили и тело возницы. Возвращаться за остальными не рискнули, продолжили путь домой.

Мы не остановились на ночь, дорога была знакомой, и хватало света луны, чтобы продолжать ехать. Я занял место третьего возницы и всю дорогу прислушивался. Сначала он лежал тихо, потом начал метаться, что-то бормотал, наверное, по-итальянски, я не мог разобрать, слишком быстро.

Когда мы добрались до дома, он снова притих. Я на руках отнес его в свой кабинет, велев приготовить ему постель на широкой лавке. Лекарь из деревни осмотрел его, очистил рану, перевязал.

— Он потерял очень много крови, рана была грязной, попали обрывки одежды, и успела загноиться. Я сделал все, что мог. Надеюсь, он поправится. — Лекарь ушел, объяснив, как менять повязку и промывать рану.

Я весь остаток дня и всю ночь просидел рядом с ним. Он горел, лицо стало красным, губы, наоборот, побелели и обметались налетом. Он то и дело начинал бормотать, по-моему, звал мать. Иногда звал меня. Я отвечал, но он не слышал. Даже в бреду он называл меня только хозяином.

Уснул я в