У секса свои законы

повернулся и пошёл в сторону уложенных друг на друга гимнастических матов. Упал на них спиною, сунул под затылок сомкнутые в «замок» кисти рук и уставился на окрашенный белой эмалью потолок спортзала.

Возникала опасная минута раскола.

Каждая из сторон могла пойти vа bаnquе (ва-банк), накалить атмосферу возникающего «конфликта» и отказаться от уговора сотрудничать.

Ни Бестужевой (всё начинать заново), ни Большакову (по известным читателю причинам), столь внезапный разрыв не был нужен.

Весы взаимной зависимости, медленно раскачиваясь, «раздумывали» чью сторону прижать...

Заинтересованность Бестужевой по не нагнетанию распрей, казалась очевидней. Ей, позарез, нужен был этот надувшийся, как большой ребёнок, солдат. Точнее, не он сам, а его умение работать с красками.

Конечно, через мужа и, каких-то там командиров, можно было бы применить строгости, заставить упрямца подчиняться (в Армии: «приказ начальника — закон для подчинённого»), но конечный результат от этого, всё равно, проигрывал.

Как человек искусства, Нина Георгиевна знала, что нельзя добиться творческого успеха путём насилия. Проще, найти другого исполнителя.

Однако, сроки репетиции в условиях готовой декорации приближались и хлопотать о новом художнике, не было времени. Женщина, вынужденно, искала компромисс.

Подавив амбицию, она подошла к возлежащему на спине солдату, и сказал очень спокойным голосом:

— Вот уж не думала вас оскорблять, Борис Петрович (надо же, оказывается она его имя и отчество знала!), давайте разумно обсудим возникшую ситуацию...

— А я не думал, что вы «на девочек посмотреть» придумаете... — произнёс Большаков, оставаясь лежать, но повернувшись боком в её сторону.

Теперь он видел Бестужеву рядом и снизу вверх.

Обтянутый гимнастическим трико изгиб бедра. Бугорок лобка... Едва приметная складочка ткани в районе промежности... Плоский живот с полоской неприкрытого тела... Вершины грудей, теснящие упругим рельефом податливую маячку...

— Да, я люблю видеть красивое тело — говорил Большаков «на автомате», пожирая глазами пикантные детали женской фигуры. — Как ваше, например. Люблю организованное движение танца. Но, не как соглядатай, а как театрал, понимающий гармонию изящного искусства...

«Боже, что я плету! Причём тут «гармония изящного искусства, когда у меня уже стоит...»

Он сел, опершись руками на колени и глядя в досчатый пол, потому что в другой позе проявление активности проснувшегося «Малыша», стало бы заметно.

Но то, что оказалось напротив его глаз, продолжало заводить.

На расстоянии полувытянутой руки, находились стройные икры профессиональной танцовщицы!..

«Стоит протянуть к ним ладонь, а головой толкнуть в живот и, её тёплое желанное тело будет лежать на матах, а я — сверху! Оттягиваю резинку трико и толкаю «Малыша» в пещерку между этих прекрасных ножек... Даже усилие прикладывать не надо... При падении, ножки сами раздвинутся... Когда ещё такой случай представится?...»

«Эй, не дуркуй! — остановил фантазии Большакова разумник «Борис». — Насилие не наш метод. «Руки прочь от Анжелы Дэвис! «»

«А если ей понравится?» — предположил «Петрович».

«Ты можешь всё испортить, патрон!» — скорбным голосом предупредил «Я».

— ... Всего-то, просил, — продолжил, прерванную секундным соблазном фразу, Большаков, — дать мне возможность, на какое-то время, прервать малярную рутину, находиться в уголке танцевального класса, делать наброски... Вы видели картины Эдгара Дега о балете?

— Не люблю