У секса свои законы

балеринки окружили Большакова, рассматривали наброски, делились мнениями. Искренне радовались, узнавая себя и также без затей недоумевали, наткнувшись на что-то перечёркнутое, или полустёртое ластиком.

— Зачем вы так? Ведь почти получилось...

Большаков пожимал плечами:

— Почти, не считается...

Посмотрела наброски и Бестужева. Перелистала страницы альбома, сказала: «Не так уж пессимистично...», отпустила учениц по домам и пошла к хореографическому станку.

Держась одной рукой за поручни, выполнила в каждую сторону по несколько несложных растяжек. Затем, положив стопу на перила, усложнила это упражнение.

Достаточно размявшись, встала несколько раз на цыпочки. И, вдруг, — застыла в вертикальном шпагате, захлестнув поднятую ногу за голову!

В этой изумительной позе, она находилась более минуты, давая возможность мышечной памяти запомнить каждую точку равновесия, так необходимого танцовщице для умения продолжительное время устойчиво стоять на одной ноге.

«Гляди, как эта мамочка для тебя так старается» — сообщил Большакову «Петрович».

«Обычная тренировка классной балерины» — возразил «Борис».

Мнение «Петровича» Большакову было приятнее.

Вдохновленный мёдом тщеславия, он быстрым движением карандаша перенёс исполняемый Бестужевой еn арlоmb на лист альбома. Получился самый удачный набросок сегодняшнего дня.

После вертикального шпагата Бестужева сделала короткий flik (движение стопой по полу к опорной ноге), повернулась лицом к зеркалу и стала выполнять упражнения для рук — от плавных движений до иллюзии волны. В «Лебедином озере» такая пластика была особенно необходима.

«Красотка! Спасу нет, как хочется ей засадить!... «— шептал Большакову «Петрович».

«Всему своё время засадим!... «— потирал ладони «Я».

«Не мешайте видеть красоту!» — шикал на «коллег» впечатлительный «Борис».

Большаков, отложив альбом и карандаш, любовался танцовщицей, и почти не слушал мнения ипостасей, рассуждающих варианты, как скоро женщина, что красуется перед ним, согласится изменить мужу...

...

Помнила о присутствии солдата и Бестужева.

Какой-то чертёнок вселился в её сознание после стычки в спортзале.

Потерпев поражение, её хотелось реванша. Любого. Хотя бы, позлить упрямого болвана недоступной красотой совершенного тела!

В балетном училище они часто проделывали это с, так называемыми, «меценатами». Было смешно смотреть на эти облизывающиеся рожи, истекающие слюной плохо скрываемой похоти.

Зная, как она хороша в определённых позициях, Нина Георгиевна, с наслаждением дрючила нервы солдатика, получая удовольствие от представления, насколько она сейчас выглядит желаннее и лучше Ленки Калининой.

«Стоп! Причём тут Калинина?» — спросила она себя. И тут же нашла ответ: «А, притом!...»

Стараясь не высказывать своего любопытства на реакцию солдата, Бестужева выполнила у станка самые эффектные позы, и через зеркало с лукавым прищуром следила за Большаковым, уверенная, что тот непременно, себя выдаст.

И тот попался!

Прикрыл альбомом кисть правой руки в районе паха...

«И мысли у неё были о нём нелицеприятные», — придумала Бестужева фразу, сделала несколько фуэте, вздрогнула, как от выстрела, и плавно опустилась на пол в позе умирающего лебедя, волнами рук, словно трепетным крылом, прикрыла поникшее тело, и замерла в ожидании аплодисментов...

Большаков чувствовал себя в присутствии настоящего чуда.

«Закрой рот, муха залетит» — посоветовал «Петрович».

«Люди за такую сцену идут в театр, деньги платят. А тут всё рядом и вживую... «— восхищался «Борис».

«Пусть насмотрится, и вся ночь гоняет в кулаке свой елдак... «— продолжая пребывать «умершей»,