не говорили подобные слова, от которых должно биться сердце.
Должно, но не бьётся.
«Парень молод и глуп! — думала Бестужева, глядя на разошедшегося Большакова. — Ты, голубчик, не герой моего романа! Но, поговори, поговори... Обрюхатил капитаншу, теперь бьёшь клинья к другой «дурочке»?... Кукиш тебе с маслом, а не моя девочка!... Боже, в общении с этим балбесом, я совсем распоясалась...»
Нина Георгиевна тряхнула головой, отгоняя не лучшие размышления. Лёгкая гримаса недовольства пробежала на её очаровательном лице.
— Для вас, рядовой Большаков, есть что-нибудь святое? Сначала Лена Калинина, теперь, на очереди, так понимаю, жена подполковника?
Солдат и бровью не повёл:
— Святость, святость... — пробурчал он, пожимая плечами. — Что это такое, не понятно. Вот, что есть грех, ясно всем. Потому, что мы живём в грехе. А, что такое святость, не знаю... О Елене Павловне не скажу и слова. Не моя тайна.
— Боже, какая порядочность!... И — бестолковость. Смешали в одну кучу: любовь, святость, грех...
— Со мной такое бывает: говорю одно, а мысли работают, в совершенно другом направлении... Порой я спрашиваю себя: «Какой ты, Боря Большаков?» — И ответ не однозначен. Как будто — один в трёх лицах... и трое — в одном лице. У вас, Нина Георгиевна такое не случается?..
Бестужева промолчала.
— Мне, порой, кажется, что я, каждый день, разный... И, в придачу к этой многоликости, получил карму познавать жизнь через противоречия... Согласен, что это очень странная карма. Но, к ней есть драгоценнейшее приложение — умение понимать женщин. Представляете, мужчине моих лет получить такое наследие?!
Большаков понизил голос:
— Но я так мало знаю о вас, женщинах... Вы, Нина Георгиевна, мне очень интересны, и я вам доверяю. Могли бы уделить время и поделиться, с очень послушным учеником, опытом правильного поведения с прекрасным полом? Я имею ввиду теоретическую часть...
Большаков замолчал, оставив на лице что-то вреде приветливой улыбки. Мол: «Чем, на это откровенное предложение поговорить о постельных сценах, ответишь, красавица?»
— Я поняла, что иронии и хитрости вам не занимать, — нашла лазейку Нина Георгиевна. — Придумали отмазку и всё сваливаете на некую нестабильность самоконтроля. Мол, я такой, потому, что не знаю какой я! Чушь, граничащая с лицемерием!... Меня, к чему-то, сюда приплели...
Сказала и, чтобы солдат не видел её лицо, отошла к окну.
Она была проникнута неподдельным чувством возмущения и ощущением, что, на сей раз, что-то должно произойти. Потому готовилась к решительному отпору.
За окном, похоже, назревала первая весенняя гроза.
Большаков стоял сзади и смотрел на высокую шею, не закрытую коротким каре, на покатые плечи, прямую с тонкой талией спину, подтянутую попку, упругие бёдра, переходящие в икры и готов был поклясться, что чувствует их вибрацию. Он испытывал сладкую уверенность, что со временем, всем этим будет обладать. Но боле этого упивался, эффектом, произведённым его речью на жену Полякова.
Смотрел и молчал, давая возможность словесному откровению заполнить сознание атакуемой им цели.
В небе громыхнуло, и пошёл сильный дождь. Ливень забарабанил по металлической крыше здания и струи воды, похожие на струи ртути