Арине я, а не она ко мне. А Арина — осенняя, злая, влюбленная и при этом все-таки такая же, как я, раздолбайка, неиспорченная жизненным опытом, — успела для меня стать гораздо интереснее, чем тогда Наташа. И гораздо ближе к какому-то смутному идеалу девчонки, которая меня, что ли, заслуживает.
Она может вести себя как угодно, но меня никто не убедит, что я не событие в ее жизни. Девочка, которая может как следует за себя постоять, а потом запросто так предложить свой ласковый язычок. Девочка, из-за которой ее Серега снова пишет мозголомные стихи, а она его при всех отшила. И просто, в конце концов, прелесть. Пока еще прелесть. Чудесная и головокружительная.
Я выждала минут пять; если вдруг Арина все-таки наблюдает из окна, пусть отчается. Жалко, что нельзя пройти назад как-нибудь огородами. Время тикало, час — не так уж и много, но я забежала сперва к себе. Было бы совсем глупо к ней являться с рюкзаком, и к тому же я хотела переодеться. Долой лифчик. Хочу вот так вот пройтись по коридорам в платье на голое тело. В том самом, без рукавов. Ну, почти голое; трусики меня, повторюсь, украшают. Впрочем, увидев, как под платьем вырисовываются мои востренькие соски и как синяк вызывающе желтеет, я смалодушничала и всю дорогу шла, скрестив руки, будто мне холодно. Еще попадусь комендантше, — непременно ведь сделает про меня какие-нибудь свои выводы. И тоже решит, что это засос. Хотя, наверное, только невинницы вроде нас с Людой могли одно с другим перепутать.
Итак, я шла, притворяясь мерзнущей, но вообще-то мне и в самом деле было волнительно до нервного холодка, — я близка была к тому, чтобы дрожать, как в прошлый раз. В лифте ни с того ни с сего подумалось: а если это ловушка, месть? Приду, а там Арина с соседками и еще какими-нибудь сочувствующими, меня свяжут, побьют и будут издеваться. Или, например, там Серега. «Смотри, любимый, кого я тебе поймала».
Или мне только кажется, будто я вчера четко запомнила номер Арининой комнаты — точнее, соседней с ней — и сейчас будет какая-нибудь ирония судьбы, или сияние какое-нибудь. Даже не пришло в голову, что у меня в случае чего теперь тоже есть Аринин телефон.
А дальше я постучалась, мне открыли, и боже ж ты мой, она тоже принарядилась.
Нет, ей не то чтоб не шло, скорее наоборот, но... я не знаю, нужно как-то по-особому мыслить, в духе Серегиных стихов, чтобы юбочка под кожу, под кожу же жилет (я не виновата, что где Арина, там жужелицы-шипящие: тыже-тоже, ш-шалава анимеш-шная), а под этим жилетом на груди узлом завязанный, да-да, он. Который «шарфик» не потому, что узкий, а потому, что легонький, белый, светит, но не греет, — однако же большой, и Аринины груди только в самом низу вырисовываются тугими дугами.
— Ну ты чучело, — сказала я. — А если б кто другой вошел?
— Вошел бы, тоже не преминул бы