Нику любят девчонки. История вторая: Слабая доля

я была неправа. Болтай глупости, — сказала Арина, передумав меня развязывать. — И... возвращайся.

— Это ты возвращайся. А я могу и просто сидеть глупости болтать. Разве тебе не хочется сильно-сильно?

Стоило бы, конечно, больше не рисковать и послушно лизать дальше, но в такие моменты трудно остановиться. И кажется, я Арину совсем сбила с толку, со всех ее каких-то долей, которые она там высчитывала. Она просто стояла и смотрела на меня сверху вниз с таким видом, будто я ей задала какую-то сложную задачу. Вот не хватало, чтобы повторилось как с Сашкой.

Ладно, я буду действовать. Подняться с пола, когда руки связаны, дело хитрое, но я гибкая, фигурно-катательная и бойцовая, не так ли?

— Которая тут твоя кровать?

Арина вяло указала рукой. Я присела на край, сняла — нога об ногу — туфельки и улеглась на спину, точнее — на свои связанные руки.

— Не равнодушничай, — сказала я. — Это я для тебя так неудобно легла, а не потому, что мне нравится страдать.

— Не решай за меня, что мне должно нравиться, — сказала Арина, подходя к кровати. — Я слишком сухой человек для всей этой БДСМщины.

— Нет, ты мокрый человек. И я мокрый человек. Между прочим, еще никто никогда не садился на мое личико, — сказала я завлекательно.

— Что-то не удивляюсь, — сказала Арина, наклонилась и стала стаскивать с меня трусики. К чему бы это. — Не знаю, что там у вас как, но я это делаю лучше, чем ты.

И, забравшись на дальний край кровати, раздвинула мои коленочки.

Кажется, я покраснела.

Наташины правила лесбиянства такого не предусматривали совсем. Что ж, пусть вместе с Наташей отправляются в воспоминания.

Арина настолько крута, что может этим разделением ролей не заморачиваться.

А я, действительно, была совсем некрута, ничего не знала и не умела. И мне было прежде всего жарко от стыда. Я ведь там тоже невкусная. Моя девственная розовость ведь тоже будет хлюпать и чавкать. И у меня нет внушительных, равнодушно-женственных форм, к которым бы все это шло. Разве не моему изящному гибкому телу место между расставленных крупных ног, разве не мое личико должно исчезать в щекотном, клейком захвате? Разве мне за это не прощается вся моя самовлюбленность, не перестают грозить насмешки над моей невинностью? Кто настолько жесток, чтобы раболепной сучке ставить оценки?

Она. Она настолько жестока. Фига-скейтинг меня научил: то, какой сама себе кажешься, не играет роли. Сколько раз думалось, что вот сегодня я буду просто звездой и всех восхищу, а в итоге те же обычные придирки. Как бы я ни переживала из-за Сашкиной неудачи, надо признать, что мне доставляла облегчение мысль: по крайней мере от меня тут ничего не зависит и не требуется. Наташа меня в этом убедила окончательно. И вот все вернулось. Ника Широковских лижет письки так же посредственно, как крутится на льду.

Неописуемо подходящие мысли, когда лежишь связанной и стесняешься места, где тебя изучает чужой деятельный язык. И сам искристый зуд удовольствия говорит: ты