показывая, чтобы я не шумел.
— Я не котик, я домовик! — проговорил кот и тут же навалился на несчастную женщину
Тут мы подошли поближе, и я заметил, что на кровати идет борьба двух тел. Вместо кота сверху копошился, стараясь залезть когтистой рукой под одеяло, уже встречавшийся мне мохнатый старичок. Женщина под ним стремилась спихнуть незваного гостя с себя, при этом кудахча: «батюшка, ты что ж это делаешь, не гоже это», но было заметно, что сдвинуть нападающего ей не по силам. Когда она сама поняла, что тяжелую тушу чудовища не сбросить, она стала просто отпихивать, чем только могла, его лапы, мелькая в темноте ночи белым толстыми ляжками, выбившимися из-под подола ночной рубашки.
— Тише ты, дура, — зарычал домовой, — в чужой дом поселилась, а хозяина не умаслила, разрешения не спросила. Хочешь, чтобы как на прежнем месте было?
— Не обижай, кормилец, не души, позабыла я разрешения у тебя спросить, как заехала, да такие хлопоты были, что из головы все вылетело, я тебе на Пасочку таких блинов напеку и христоваться завсегда буду. И так мы бедные погорельцы, — причитала баба.
— Кто ж тебя душит, раздвигай ноги, — рявкнул старичок, — мне от тебя не блинов, а другой сладости надо. Очень уж пряная ты вся из себя, Агрепиница, как наряды меняешь засмотреться можно, никакой мочи терпеть, сисечки спелые такие, налитые, а уж зад каков. Давай уж, по-свойски оприходую тебя, ты не шуми тока, а то поразбудишь всех.
— Как же так, батюшка, — скулила крестьянка, между тем сама не без видимой охоты, задирая подол перед напавшим на нее демоном, очевидно смекнув, что угроза не так страшна, как ей показалось, — видано ли дело, чтобы люди с духами такими делами занимались.
— Что ж такого? — хмыкнул дед, нацеливая свое орудие на мохнатую щель, — где тут твое сладкое яблочко, никак не попасть, поросло-то волосней как у тебя все. Ты вдовица, а еще вся в соку, чего бы ни побаловать.
— Дай я... сюда вот, — жарко шептала женщина, направляя уставленный на нее ствол прямо в горящую норку между ног, — полгода уж я без мужицкой ласки, а тут ты, кормилец, глаз положил. Что ж это будет-то? Ох, и большой же он у тебя.
— Тихо ты, Агрепина, — шикнул домовой, — дай дело сделать.
Через мутное окно, под которым стояла кровать, почти не проникал жидкий лунный свет, но тем не менее мне было видно почти всё, а об остальном я мог догадаться по однообразности происходящего. При этом казалось, что барахтающиеся в складках простыней голубки, совершенно не видят меня и не смущаются моим присутствием.
Рыжее чудовище с яростным напором навалилось на несчастную и стало исступленно долбить ее своим, по-видимому, немалым в размере членом. Мне было прекрасно слышно, как звучно хлюпает на всю комнату ее переполненное соком влагалище, под остервенелыми ударами мужской плоти. В такт этим ударам пищала Агрепина, обхватившая насильника пухлыми ногами, стараясь заглотить своей чавкающей