Невинная душа. Часть 3

пиздой его стержень целиком.

Кикимора в непонятном жутковатом пугающем танце скакала вокруг совокупляющейся парочки, ехидно посмеиваясь и приговаривая какие-то неразборчивые заклинания. Со стороны все выглядело до крайности отвратительно, но я в странном возбуждении продолжал наблюдать за этим диковатым половым актом и даже подошел еще ближе, стараясь рассмотреть получше все детали. Старик, тяжело пыхтя от усилия, продолжал налажено загонять член в размякшую и разопревшую от удовольствия крестьянку, которая только и могла что ахать: «как мило, хозяюшко, еще же, еще...»

Женщина страстно сжимала в объятиях волосатое чудовище, источавшее противный козлиный запах, и его любовное мастерство явно нравилось ей. По прерываемым временами ее стонам и конвульсивным движениям конечностей, я догадался, что она уже не меньше трех раз кончила, при этом, не проявляя никакой усталости и утомления, а уж тем более намерения прекратить соитие. Ее изголодавшееся по плотским утехам тело требовало новых и новых порций сладкого блюда, готовое ряди этого отдаться полностью на волю нечистой силы.

Наконец, и домовой притомился от буйной скачки, которая неминуемо привела его к разрешению. Он застыл в самой крайней точке, загнав свой ствол в голодное похотливое нутро крестьянки, как только мог глубоко. Его мохнатая рыжая тушка почти не двигалась, лишь слегка подрагивая судорогой, но я знал, что в тот самый момент потоки спермы один за другим затопляют женскую плоть, расплываются по слизким трубам, разнося с собой не только миллионы неприметных головастиков, но и палящее нестерпимым огнем наслаждение оргазма. Агрепиница взвыла.

Старик, шлепнул ее по спелой ягодице и быстро спрыгнул на пол.

— Чего пожаловал? — рявкнул он в мою сторону, — никакого покоя от вас нет, уж и бабу оприходовать не дадут. От такой ягодки отрывают.

— Мерзостью такой занимаешься, — ответил я, рассматривая распластавшуюся прямо передо мной дородную крестьянку, которая нежилась в объятьях наполнившего ее всю оргазма.

— Хороша? — подмигнул мне домовой, поглаживая мурлыкающую любовницу — нравятся титьки? И в две ладони не поместятся. А пиздища какая, мягонькая, словно шелковая. Сейчас Грунечка, вернусь к тебе.

— Все одно, гадость, — выругался я

— Ты смотри на него, какой, — хмыкнула кикимора, — сам так значит с Гекатой еще и не такое делает, а домовик вишь ли гадость. Надо было ему все ж пальцы подрезать ножничками моими.

— Брысь, — шикнул я, — нет мне до вас дела, это вы мне снитесь, а не я к вам являюсь. Достали вы уже черти полосатые, то коровы, то деревья, то кладбища с часовнями видится. Одного не пойму к чему мне это?

— Ой-ой, — заголосила кикимора, — добралась.

— Так значит, она сама решила тебе показаться, — недовольно цокнул дед

— Да кто-она-то? — все больше раздражался я, — весь сон спрашивают меня про имя ее.

— Спрашивают? — удивился старичок, — которая из них на тебя глаз положила, мы про то с кумой не знаем. Ты один ее имя сказать можешь, на то она себя и показывала, над тобой у них силы нет.

— Ничего я не понимаю, — выдохнул я в