глаза опустила, позволила ему привлечь себя в объятия.
— То только мы двое знали... — пробормотала она в смятении, — взглянула ему в лицо. — Но...
— Что? Что мне сделать, чтобы ты поверила? — тихо молвил Иван-царевич, уже пьянея от её близости.
Хотелось сжать её в объятиях, зацеловать, заласкать до бесчувствия, чтоб стенать начала. И вдруг не сдержался он, взял да поцеловал её в уста. Ротик прелестницы раскрылся сам собой, язык царевича смело юркнул туда и ну хозяйничать там, словно утверждая свою власть над ней. Истомил Василису так, что она едва дышала. Наконец, Иван опомнился, прервал поцелуй и спросил:
— И теперь не веришь, что это я, муж твой?
— Я не знаю... Ты целуешь, как он, ажно сердце скачет, но... — Василиса опустила глаза, — есть только одна вещь, которая такая лишь у Ванюши моего.
— И что это?! — царевич был в нетерпении.
— Вкус его семени, — краснея до корней волос, призналась красавица и опустила голову.
Повеселел царевич и хотел было уж пояс развязать да портки спустить, но вспомнил, что они всё ещё во дворце Кощея. И ответил:
— Нет, Василисушка, потерпеть нам надобно. Неровён час, вернётся супостат. Идти нам пора, ладушка.
— Ах, так?! — глаза Василисы потемнели, нахмурившись и топнув ножкой, она отошла от Ивана, гневно молвила:
— Вот и признался ты в обмане. Мой Ванечка никогда бы не отказался! Он, сокол мой ясный, охоч до ласк моих. Отказу я не знала даже в образе жабы!
— Тьфу, ты! — Иван раздражённо посмотрел на неё. — Ну что мне делать с тобой? Вот упрямая баба! А, ладно! Была, не была! — махнул он рукой. — Бери, пробуй!
Царевич спустил порты и выставил свой меч. А тот уж на изготове стоял — толстый, огромный, с блестящей от смазки головкой. Жёнушка его улыбнулась веселее, заметив, что он принял в точности такую же позу, как когда она его жабой ласкала. Ланиты Василисины заалели, очи потемнели, в нетерпении стоит, губки облизывает, Ивана ещё больше заводит.
Потом подошла к нему и опустилась на колени. О, как хороша была она, стоящая вот так! Пусть сарафан и скрывал её прелести, но глаза сейчас были на первом месте. От её кроткого покорного взгляда, в глубине которого танцевали искры возбуждения, Иван едва не застонал. Он впервые видел жену такой. «Да, — подумал царевич, — ради этого зрелища стоило претерпеть всё. Никому тебя не отдам! Жена моя ненаглядная! Всю жизнь на руках носить стану! Погоди, ужо, вот дома окажемся, в баню вместе пойдём... «.
Василиса склонилась лицом к чреслам мужа, осторожно, словно опасаясь чего-то, дотронулась губами до конца, слизнула терпкую капельку. Потом подняла глаза к его лицу и всосала бархатистую головку. Иван вздохнул и всхлипнул, закрыл глаза и чуть подался к ней бёдрами.
— Василисушка... чудо ты моё! — прошептал хрипло. — Уста твои...
Он не договорил. Василиса втянула в себя Иванов меч так глубоко, как только могла. Ей самой хотелось этого. Потом отпустив всё более распухающий ствол, она