Не родись красивой

В августе 20... года Вовик Казангапов, медалист Орской четвертой школы, обрел новую реинкарнацию. То, что раньше было Вовиком, поступило в столичный вуз, зажило самой настоящей взрослой жизнью и стало официально называться Володей. Именно так Вовик, то есть Володя, стал представляться своим новым знакомым, которых у него теперь было гораздо больше, чем старых.

С жильем повезло: у папиных родичей нашлась пустующая однушка неподалеку от универа, которую те ленились продавать или сдавать. Володя платил им символическую тыщу в месяц и жил, как фон-барон, в своих (или почти в своих) хоромах. Кроме него, там жила компания шустрых тараканов и старая мышь Мефодьевна, которую он подкармливал чипсами. Работа тоже быстро нашлась: Володя нанялся клеить всякую рекламную мелочь. Это было не слишком трудно и не слишком прибыльно, но к большему он пока и не стремился.

Кое-как освоившись, Володя стал присматриваться к новой тусовке. В первую очередь его, естественно, интересовали девочки.

В группе их было много — больше половины. Что и говорить, год начинался нелегко: на улице Володю глушила Москва, шумная и назойливая, а в универе добивал цветник, сверкавший полуприкрытыми прелестями. Сентябрь выдался жарким, кондиционеры «Прогресс» не работали, и цветнику было не до комплексов.

Вскоре Володя разобрался, что этот цветник, как и все остальные, делится на три категории. Первую составляли профессиональные красотки — штуки 4 или 5. Вторая была, в общем, не уродливей первой, но заметно уступала ей в профессионализме. Наконец, третью населяла серая мышатина и примыкающие к ней.

К первой категории Володя быстро потерял интерес — по причине и слабой доступности, и слабо выраженных признаков мозга, — и сосредоточился на второй. Там были красивые, фигуристые экземпляры, не разбазаривавшие себя направо и налево, и наличие у них того же мозга могло быть куда вероятней. А могло и не быть.

Где-то между второй и третьей разместилась особи, у которых мозг явно переразвился — «ботанический сад», он же «колония заучек гладкошерстных». Видно, в детстве им вдолбили, что ученье — свет, а макияж — такая тьма, что никакие молитвы не спасут. Иначе Володя не мог объяснить такого преступного, как он считал, пренебрежения своей женственностью.

Особенно характерной была одна ботаническая особь. Казалось, она чем-то выделяется из этой компании, хоть Володя и не мог понять, чем именно. Выглядела она едва ли не кошмарней всей: какие-то затасканные джинсы, полнящие робы, оглобли на пол-лица, хиппацкий платок на голове и, конечно же, нуль косметики. Единственное, чем она отличалась от других заучек — нежная чистая кожа, видная там, где физиономия выглядывала из-под оглобель. На фоне обычных ботанических прыщей это было, пожалуй, странно.

Звали ее не как-нибудь, а Аграфеной. Ее тут же окрестили Графиней и пробовали к ней так обращаться, но она не отзывалась. Позднее Володя заметил и другое отличие: Графиня двигалась не по-слоновьи, как другие ботанки, а нормально, даже изящно. Не так, конечно, как вертлявые зады первой группы, но и не горбатилась, как Квазимодо.

Он пробовал то так, то эдак заговорить с