третьем часу ночи?...»
Мэй начинала подмерзать. Сегодня, то есть вчера (уже, уже наступило завтра, напомнила себе она) — вчера Мэй в сотый раз прослушивала свою запись, и таки выискала помарку. Завтра — то есть сегодня, сегодня! — в 8.00 альбом отвезут в тираж. Надо перезаписать, иначе...
... Порыв ветра вздул лужу, раздробив в ней рыжие огоньки подъезжающих фар. Машина! Наконец-то... Моя или нет?
Остановилась. Открылась дверца. Мэй влезла внутрь, отряхнув зонтик, и они поехали.
За рулем сидел какой-то незнакомый парень. — Привет, — сказала ему Мэй.
— Привет-привет, лапуся.
«Лапуся так лапуся», подумала Мэй. Парень включил магнитолу. «I am child of flowers...» — запел бархатный голос, знакомый до тошноты...
— Обязательно издеваться, да? — спросила Мэй.
— А ты что, не любишь Мэй? Бабская зависть, блин, — хохотнул парень.
«Хм», подумала Мэй. — Не люблю, — сказала она. — Особенно сейчас.
— Ну, как знаешь, — парень выключил музыку. Остался только шорох машины, летящей по дождю. Стекла вымокли, и ни черта не было видно. Какое-то время Мэй вглядывалась в бесконечный коридор огней, мелькающих в лобовом стекле, потом сдалась и откинулась на заднем сиденье.
Они ехали, ехали и ехали... Пауза затянулась, и Мэй спросила:
— А куда мы едем? Что-то очень долго...
— А то ты не знаешь, куда, — хохотнул парень. — Сколько надо, столько и едем. Клиент с 537-й, Саут-Бэнк-Виллидж. Еще минут семь, как минимум.
«Какой клиент? Какой Саут-Бэнк?... «Студия была в пяти минутах от квартиры Мэй. 64-я, дом 21...
Вдруг все сложилось, как пазл. Мэй закричала:
— Эй! Останови! Стой! Слышишь? Эй!..
— Вот только не надо этого, лапуся, — парень сморщился, будто у него болели зубы. — Заказ есть заказ, и я привезу тебя клиенту, хоть ты мне минет тут делай. А кстати, я и не отказался бы...
— Да как ты не понимаешь, что...
Мэй вдруг умолкла.
Ее кольнул чертик, забытый со времен детства в Вайоминге: «а может быть... ?» Мэй даже похолодела.
Бесконечная круговерть тащила ее по жизни стремительно, как авто, несущее ее сейчас по дождю, и еще быстрее. Недели и месяцы мелькали, как огни в лобовом стекле; азарт успеха держал в вечном напряжении, съедая время, спрессовывая его в сроки и даты. Мэй забыла, когда она была свободна — и теперь ее сердце колол жуткий холодок приключения. «Я вовсе не обязана давать себя», думала она, «я сильная, в случае чего могу и в зубы... Ничего страшного не будет. Я...»
— Прости. Нервы сдали, — сказала она парню.
— Да ладно тебе, лапуся, мое дело маленькое... Приехали. Вылезай!
Мэй вышла из машины. Дождь прекратился. Прямо перед ней был дом с открытой дверью, тускло освещавшей газон и решетку. Мэй оглянулась на водителя...
— Да-да, все правильно. Только... эй, куда? Забыла, что ли?
Мэй снова оглянулась.
— Ты!... А условие клиента? Войти в дом голяком, забыла? Ну, давай-давай, лапуся. Покажи мне свои булочки, не жлобись.
Иголка в сердце жахнула холодом, жутким и сладким, как во сне.
— А... а... куда одежду? — задала Мэй самый идиотский вопрос, который могла задать.
— Ой, ну вот только не строй