Грехопадение Мэй

с ума... Я... я... «Она закрыла глаза. Руки художника уже скользили по ее груди, мучая сосок в липкой оболочке, как клюквинку в варенье, и настойчиво мяли внизу, между ног, где краска смешивалась с соком ее тела.

«Боже, как хорошо», думала Мэй, не замечая, что гнется и отчаянно улыбается до ушей, сверкая перепачканными зубами. «Ну как же хорошо, ну что же это... Сейчас он... сейчас он будет... нельзя... я... я... ааа!... «— она вдруг ощутила ...на себе груз тела, большого и властного, и зажмурилась крепче. Мысли путались в ее голове. Ей раздвинули ноги, уткнулись в нее требовательным колом... и вдруг Мэй осознала.

Она поняла, Как Ей Этого Хочется.

В ней просто сверкнуло Это — ясно, как молния, не столько для ума, сколько для тела, — острое желание ощутить внутри член, насадиться на него мякотью, обтечь его соками и всем нутром, принять его и смаковать в себе, истекать щекоткой, отдаться и дать себя мять, месить, тискать, как кусок цветной глины...

Боже, как ей хотелось этого... и член уже вплывал в нее — а она корячила ноги и подставлялась ему, отбросив все мысли, и отдавала себя жадным рукам, каждой клеткой тела отзываясь на их ласку; «меня имеют», думала она, «я шлюха, и меня имеют... я... я... «Ум недоговаривал страшное, а тело сладко отзывалось и таяло, расцветало, кричало и пело, и в вагине было плотно и сладко, и твердый живчик толкался в ней, натягивая голодное нутро — наконец-то, наконец-то...

— Аааа... ааа... — стонала Мэй, подмахивая своему клиенту (клиенту? — о Боже, нет, нет... ааа...). Их тела скользили друг об друга, и краска всех цветов стекалась и смешивалась на них в диковинные соцветия. Это было дьявольски красиво, и художник сверлил Мэй восхищенным взглядом, мял ее, лепил из нее живую радугу, мешая цвета на ее коже, как на палитре; его член давно вошел в Мэй до упора и толкался в ней так сладко, что Мэй, ошалевшая от наслаждения, вдруг сжалась тугим комом, выдохнула — и забилась под своим клиентом, молотя ногами по полу. Плотность, клокотавшая в ней, лопнула, распылила ее по Вселенной, и кончающая Мэй наяву увидела звезды и сладкую черноту хаоса.

«Меня трахнули... я кончила... впервые... не сама... какой ужас... как хорошооо... «— то ли думала, то ли бормотала Мэй, благодарно обтягивая вздрагивающий член... — Ыыыы... Ыыыы... — стонал художник, судорожно обхватив ее. Она жалась к нему, улыбаясь во весь рот.

— Ыыых... Дьявол! У тебя и улыбка ее, — хрипел художник, сжимая Мэй за плечи.
— Иииы... — отозвлась Мэй, глядя в никуда.
— Прости... я в тебя... Но ты ведь предохре... преходра... тьфу ты, дьявол! Просто я не привык, что ты... вы... обычно такие, как ты, не кончают. Ты ведь не притворялась?
— Иииы...
— Ну вот!... Обалдеть! Ты так возбудилась... а я-то... Охо-хо-хо-хо!... — хохотал художник, встав с нее и подойдя к зеркалу.

Мэй попыталась приподняться. Подсохшая краска натянула кожу, и Мэй морщилась, чувствуя себя