Аль Андалус

выключил свет в нашей комнате, затем сел, скинул туфли и бросил ключи и бумажник на тумбочку. Спать было негде, кроме как на полу, и я не думаю, чтобы смог спать на полу, поэтому лёг в постель рядом с Эстер. Я отключился, как только моя голова коснулась подушки.

29 декабря

Когда я проснулся, небо было светлым, и я смутился, обнаружив, что прижался к Эстер, обняв ее за талию. Я осторожно высвободил руку, надеясь не разбудить ее. Я не хотел, чтобы у нее сложилось неверное представление. Она все еще, казалось, спала, поэтому я натянул туфли, схватил бумажник и ключи и пошел к машине, чтобы купить немного еды для нас.

К счастью, рядом с аптекой было заведение быстрого питания, которое я нашел вчера вечером, где я купил пакет сэндвичей на завтрак и два больших стакана кофе. Когда я вернулся в мотель, Эстер уже проснулась и сидела в постели. По ее просьбе я сменил повязку на ее руке. Я был рад видеть, что кровотечение остановилось и что не было никаких явных признаков инфекции.

Потом мне пришлось помочь ей надеть свитер. Я пытался быть бесстрастным, находясь так близко к едва одетой женщине, но это было нелегко. К счастью, я не сделал ничего, что могло бы причинить ей боль или обидеть.

Мы с Эстер оба проголодались и набросились на бутерброды. Мы пили кофе, когда она с любопытством посмотрела на меня и сказала: «я не знала, что у Джинни есть татуировка.»

— Нет, — ответил я. — С чего ты это взял?

— Я проснулась ночью, и мне пришлось пойти в ванную. Когда я вернулся в постель, то заметила, что в твоём раскрытом бумажнике лежит ее фотография. Похоже, у нее была татуировка на шее.

Моя депрессия вернулась в мгновение ока. — Это старая фотография, — решительно сказал я, — и это не татуировка, а пятно «от портвейна».

Эстер, должно быть, уловила мой тон, потому что подняла свои брови.

И я начал рассказывать нашу историю любви с Джинни:

— Мы с Джинни вместе учились в одной школе. Она была яркой, милой и стройной, и я был без ума от нее. Но я был застенчивым и занудным, поэтому никогда не мог набраться смелости пригласить ее на свидание. Так или иначе, Джинни родилась с пятном «от портвейна» на шее. Она очень стеснялась этого, и, к сожалению, другие дети безжалостно дразнили ее по этому поводу.

Однажды, проходя по коридору, я увидел, что они окружили ее и насмехаются над ней. «Джинни желе», — называли они ее родимое пятно, и это, должно быть, было больно, потому что она плакала. Внезапно я побежал так быстро, как только мог, и прыгнул перед ними, мои кулаки были сжаты, а лицо покраснело и исказилось. — Отойди от нее! — Заорал я во всю глотку. — Оставь ее в покое! Она прекрасна, а ты слишком глуп, чтобы это заметить.

Любой из парней мог бы вымыть пол мной, если бы только