платьица бронзового плотного ровного оттенка девичьи руки. Положив левую миленькими девичьими пальчиками мне, на мою, правую схватившуюся крепко. И нервно от присутствия рядом так близко молодой женщины за поручни руку.
— Вам пока здесь не очень уютно — произнесла, приблизившись, к моему правому уху, уже не так громко Татьяна — Это вы еще не привыкли и, мало с кем, здесь знакомы. Надо вас отвести к медику! — произнесла хоть и громко, но заботливо и ласковым голоском она, склоняясь почти впритык к моему левому уху и почти касаясь его своими полненькими женскими губками, чтобы было слышно сквозь шум океанских волн.
— Это еще зачем? — ответил, вопросительно ей я.
— Вы просто до ненормального возбуждены. Я позабочусь о вас — произнесла она, уже чуть ли не шепотом и, дыша жарко с придыханием мне в само ухо, касаясь его своими жаркими губами — Пойдемте, провожу.
Иностранцы не очень об этом позаботились. Как только вы терпите эту боль. Пойдемте. Я вижу по вашему виду и глазам, что у вас что-то болит.
— Откуда вы знаете, что у меня болит? — снова спросил удивленный таким неожиданным разговором я.
— Поверьте, женщина знает — ответила Татьяна — Это видно по вашим красивым, но тоскливым мужским глазам. Я буду вашей заступницей, здесь и защитницей на этом корабле — она, улыбнулась мне. И, взяв меня за правую руку оторвав ее от поручня бортового ограждения судна.
— Пойдемте! — произнесла громко, перекрикивая шум волн она, и повела меня с собой вниз в нижние помещения нашего грузового русского судна.
— Они так и не поняли ничего — произнесла снова тише Татьяна — А я все вижу. Я женщина и все понимаю и вижу.
Она повернула свою с аккуратно стриженой челкой на девичьем лбу и забранными в длинный хвост, темно-русыми волосами, молодую женскую головку и снова повторила — Пойдемте. Пойдемте. Я провожу вас — и пошла дальше. А я пошел, сам не понимая, почему за ней. Понимая, что речи не идет ни о каком докторе. Татьяна влюбилась в меня, и это было по ней видно. Еще в корабельной той столовой, когда меня кормила и не сводила глаз с меня.
И вот теперь я шел за ней и смотрел на девичью узкую гибкую ее спину и туго подпоясанную пояском белого кружевного фартука, как у моей Джейн талию, точно такую, же тонкую как у русалки или восточной танцовщицы. И мне казалось, что все словно повторялось как в моем том бессознательном долгом бредовом спасительном сновидении.
Я смотрел на загорелые такие же, как и все ее тело, крутыми овалами красивые не менее чем у моей в ушедших бредовых бессознательных грезах любовницы Джейн ноги. Ноги с красивыми полненькими икрами на высоких каблуках светлых туфлей.
Я шел и сравнивал мою ушедшую в неизвестность любимую Джейн с этой молодой, лет двадцати девяти или тридцати, красивой тоже русской девицей.
— Меня зовут Владимир! — крикнул сзади ей я.
— Что?! — она, переспросила, громко перекрикивая шум волн, и обернулась